а значит, и никак не защитят его от неё.
– Как же так? – с ужасом спрашивал он самого себя. – Зачем тогда всё это, если то, чего я достиг, не способно защитить меня от болезни и смерти?
И тогда всё, чего он добился в жизни, казалось ему несерьёзным, будто вся его жизнь ушла на какую-то детскую забаву. Ещё он стал замечать, что количество людей, которые постоянно окружали его, стремительно уменьшается. Пока он был здоров, ему иногда звонили даже ночью. Казалось, он нужен был всем, и многие уверяли его, что решить определённую проблему сможет только он один. Это льстило его самолюбию, и он был рад такому вниманию. Но с началом болезни звонков становилось всё меньше. Сначала прекратились все деловые звонки. Это произошло после того, как он публично объявил о своём уходе в связи с болезнью на заседании директоров адвокатской конторы «Хакман и Шалман». Наиболее настырные клиенты какое-то время продолжали ему звонить. Они уговаривали, просили, умоляли… Но он весьма резко расставил все точки над i, заявив, что до окончания лечения никоим образом не намерен заниматься какими-либо делами.
Денег у него было достаточно, чтобы победить любую болезнь и жить если не вечно, то, во всяком случае, очень долго. Так он успокаивал себя. Но оказалось, что деньги очень мало помогали ему в лечении болезни и нисколько не отдаляли смерть. И от этого он чувствовал себя ещё более беспомощным в единоборстве со смертельной болезнью, будто ребенок, пытающийся обмануть умудрённого жизнью взрослого человека. По мере того, как болезнь прогрессировала, он действительно всё больше походил на ребёнка – капризного, плаксивого, каким и был когда-то в детстве. От прежнего властного, величавого вершителя судеб не осталось ничего. Как будто прежде, чем забрать его с собой, смерть решила покатать его на своей карусели, и вот он стремительно летит обратно в детство, где был капризным, слабым, но амбициозным. Ему было страшно и очень не хотелось туда, откуда ещё никто не возвращался. Мордехаю казалось, что он стремительно летит в какую-то страшную бездну с огромной высоты и лихорадочно пытается за что-нибудь ухватиться. Но бездна с каждым днём становилась всё ближе.
Первое время в лечебном центре, куда его уговорила лечь жена, он постоянно требовал к себе особого отношения и возмущался или скандалил, если не видел должного, как ему казалось, отношения к себе со стороны персонала. Врачи и медсёстры поначалу относились к Мордехаю почтительно, но постепенно внимание к нему ослабевало, и он это чувствовал. Сначала это проявлялось в мелочах. Если вначале на каждый его звонок тут же прибегала медсестра, а когда он требовал к себе врача или даже заведующего отделением, то те, бросив все дела, – если, конечно, не находились в операционной или не были на месте – спешили к нему, то спустя какое-то время медсёстры появлялись не сразу, а врач теперь отделывался общими и ничего не значащими фразами даже во время утренних обходов.
За время болезни он стал чрезвычайно подозрительным. Всегда прижимистый,
