он насторожился. Чуткое ухо его уловило далекое ржание. Казак замер, пытливо вглядываясь вдаль. Ржание лошадей слышится все ближе и ближе. Но теперь караульный улыбается: он уловил веселые знакомые голоса. Вот показались всадники, они подъезжали к воротам, ведя в поводу заводных лошадей[48], навьюченных тяжелой кладью. Ребята, побросав айданчики, с веселыми криками бросились навстречу.
– Здорово, батя! – радостно крикнул черноглазый парнишка лет пятнадцати в синем кафтанишке, подбегая к Булавину.
– Здорово, Никишка! – улыбаясь, кивнул ему Кондрат. – Как тут живете? Как наши?
– Слава богу, батя! Все живы-здоровы.
– Возьми, Никишка, коня, – Кондрат передал ему повод заводной лошади. – Веди домой. Скажи мамуне, чтобы вечерять готовила. Зараз придем с дедом Остапом.
Караульный, спрыгнув с вала, широко распахнул ворота.
– Как живете тут, дядь Василий? – спросил у него Кондрат.
– Слава богу! – ответил караульный. – Все целы и невредимы. С добычей вас, браты!
– Спасет Христос, дядя Василий, на добром слове.
Жена Кондрата, Наталья, еще молодая, свежая женщина лет тридцати пяти, с приятным лицом, принарядилась. Поверх голубого сарафана она накинула праздничный кубелек, расшитый золочеными нитками. На голову надела сетчатый волосник, убранный жемчугом, на руки – серебряные бизилики[49].
– Здорово живете! – поздоровался Кондрат, входя в курень и крестясь на образа.
– Слава богу, Афанасьич, – низко поклонилась ему Наталья.
– Встречай гостя, Наталья.
– Всегда рады гостям, – снова поклонилась она, заметив за широкой спиной мужа деда Остапа.
– Во имя Отца и Сына… – закрестился было старик, шагая через порог, но, стукнувшись макушкой о притолоку, простонал: – О, будь ты проклята!
– Никак зашибся? – обернулся Кондрат к нему.
– Ничего, – проговорил старик, морщась и почесывая плешину. – На то ж вона, притолока, низка, щоб хозяину с хозяйкой кланяться. А я было, старый, загордился, не хотел нагнуть головы…
– Давай нам, Натальица, вечерять, – весело сказал Кондрат, сбрасывая с себя оружие и кафтан. – Дюже голодны и я и дед Остап.
Наталья полила из железного кувшина на руки мужу и деду Остапу. Вытерев руки чистым холстинным полотенцем, казаки сели за стол. Наталья прислуживала им, сама не садилась. Кондрат налил в ковш крепкого переварного меду. Наталья подала студень, налила щей, поставила миски с блинцами и варениками.
Дед Остап отирал испарину со лба.
– Хай тоби грець, баба… Куда ж все це исты?.. Кабы было б у меня два брюха, а то ж воно одно – и то махонькое…
– Ешь, дед Остап, ешь, – угощал Кондрат. – От лишней ложки брюхо не лопнет… Давай выпьем. Будь здоров!
– Выпить, Кондратий, я дуже люблю… Ой, и дуже ж! – закачал головой старик. – Да без того козаку и не можно. Ну, дай бог, щоб пилось да илось, а дило б и на ум не шло.
– Нет,
