моя кралечка, пидеш зараз за меня… а? Ты не гляди, голубка, що я старый. Я старый, но дуже бравый. Ей-богу, правда!.. Ось дывысь!.. – лихо закрутил он свои седые длинные усы и подбоченился. – Ну, що? Гарный я? Пидеш за меня чи ни? Ха-ха… – весело рассмеялся он. – Да где уж мне, старому кобелю, брать таку гарну коханочку? Тебе ж надобно доброго орла… А я що? Старый хрыч, – вздохнул запорожец. – Был конь, да изъездился… Помирать скоро.
Галя, потупясь, смущенно слушала старика. При последних словах она вскинула на него плутоватые глаза.
– Бывает, дед Остап, – сказала она, – и старые кони добре ходят под седлом.
Казаки весело захохотали.
– О, це ж ловко сказанула, дивчина! – воскликнул старик и выпрямил спину. – Це ж ты, Галечка, правду сказала… Я ще не разучився крепенько в руках востру саблю держать…
Посмеялись, пошутили, потом Кондрат спросил у жены:
– Как тут, Натальица, жили без меня?
– Слава богу, Афанасьич, все в исправности. Только вот ныне… – замялась она.
– Что ныне?
– Да варила я кашу, а она вылезла из горшка… К беде это…
– О, це к беде, – подтвердил и дед Остап. – О, це наше такое дело козачье: жди беду завсегда…
За оконцем завыла собака.
– Тьфу, нечистая сила! – плюнул старик. – На свою б песью голову, анчибел[53].
– Видишь, – испуганно сказала Наталья. – И сейчас пес воет – беду накликает. Надысь у Настасьи Кудимовой курица по-кочетиному кричала. Кирюшка-то ихний поймал ту курицу да перебросил через хвост и на лету перерубил саблей. А голова-то курицына упала на порог. А это уж первая примета – к беде…
Кондрату эти разговоры были не по душе. Он помрачнел и сердито пробурчал:
– Какую еще беду накликаете? И так ее не оберешься.
– Да кто ж ее ведает? – робко сказала Наталья. – Может пожар быть, ай калмыки налетят, смертным боем всех побьют да в полон заберут. Прослыхали мы тут недавнечко, будто калмыки набегали на низовые городки, пограбили, посожгли, казаков и ребятишек в воду покидали, а молодых баб да девок в полон побрали…
– Ну, сюда они не прибегут, – хмуро сказал Кондрат. – Далече.
Вошел Никита.
– Батя, – весело сказал он, – сколь же ты много зверья-то набил!.. Страсть сколь много!.. Таскал я, таскал в сарай, насилу перетаскал…
– Много, Никишка, – усмехнулся Кондрат. – Вот ужо повезу в Черкасск шкуры продавать, гостинец привезу тебе и Гале.
– Спасибо, батя, – тихо сказала Галя. – Ежели ты будешь мне гостинцы покупать, то купи мониста[54] да верстки[55]…
– Куплю, – пообещал Кондрат.
Увидев на скамье домру, Никита пристал к домрачею:
– Дед Остап, сыграй.
– А спляшешь, бисов сын?
– Спляшу.
Старик взял домру, тронул струны.
– Ну, що вы зажурились?..
