начальник Никодим Евстигнеевич Мясогузов…
Удар гонга – неожиданный, резкий – полоснул по сердцу Сергея Тимофеевича, будто нож.
– Слушается дело, – протяжно и громко изрёк Мясогузов, не отрывая глаз от разложенных перед ним бумаг, – за номером тринадцать…
«Номер-то какой неудачный, – подумалось Полезаеву. – Чёртова дюжина… Нет, не нравится мне всё это. Ох не нравится…»
А Мясогузов между тем говорил и говорил что-то. Но слова его слабо удерживались в полезаевском сознании. Только по прошествии некоторого времени начал он воспринимать отдельные слова, а затем и целые фразы. И смысл этих слов был чудовищно нелеп и абсурден. Полезаеву «шили» самое что ни на есть настоящее уголовное дело. Шили грубо, откровенно, видными за версту белыми нитками. А инкриминировалось Сергею Тимофеевичу убийство. И не простое, а с самыми немыслимыми отягчающими обстоятельствами. Да, Полезаева – тишайшего и скромнейшего человека, не обидевшего за тридцать четыре года своего правильного, почти непорочного существования и мухи, – обвиняли в убийстве. И не только в убийстве, а ещё и в грубом изнасиловании жертвы – некой гражданки Филатовой… Лилии Петровны… Лилички!.. Самого дорогого, может быть, человека в его жизни!..
Услышав такую гнусную ложь, Полезаев подскочил на месте, бросился грудью на решётку, пытаясь пробиться сквозь железные прутья к Мясогузову и задушить его собственными руками. Но руки снова подевались куда-то, а самого Полезаева тут же схватили, зажали кричащий беззвучно рот и водворили на место.
А судилище набирало обороты, словно хорошо отлаженный и смазанный как следует механизм. Мясогузов закончил чтение предварительных материалов и перешёл непосредственно к самому судебному разбирательству.
И выступили вперёд двое – обвинитель и защитник. Оба почему-то с одинаковыми фамилиями – Ивановы. И с похожими именами-отчествами – Иосиф Лаврентьевич и Лаврентий Иосифович. И более того – с совершенно идентичными физиономиями. Полезаева кинуло в дрожь, когда он разглядел их как следует… Это были абсолютные близнецы того самого негодяя с пляжа, лишившего Сергея Тимофеевича его Лилички, только что объявленной Мясогузовым убиенной. Оба они были огромны и широки. И оба имели точно таким же манером изуродованные носы.
И завели они между собою хитроумное словесное состязание, целью которого было напустить побольше туману и под покровом его свести, как им нужно, не сходящиеся с концами концы этого безумного судилища. Причём кто из них представлял какую сторону, определить казалось невозможным, так как оба они, в одинаковых одеждах и с одинаковыми лицами, бегали из угла в угол, поминутно менялись местами и вскоре окончательно перепутались.
А когда Полезаев пригляделся к субъектам, занимающим кресла слева и справа от Мясогузова, он понял, что обречён. Это были ещё двое Мясогузовых – точно таких же, ничем не отличимых от оригинала. Сергей Тимофеевич уже не особо удивился, обнаружив далее, что и публика
