ты ожидал? Ты думал, она бессмертна?
– Я думал, что она не сломается, пока я не закончу.
– С лошадью ты обращался бы иначе. Дай ее мне.
Эпикрат достал из ящичка новую струну и принялся приводить инструмент в порядок. Александр нетерпеливо переминался у окна; то, что уже готово было сорваться с его губ, больше не вернется. Грек не торопясь настраивал кифару.
«Перед отъездом я мог бы показать ему его подлинный уровень».
– Ты никогда не играл для отца и его гостей, разве только на лире, – сказал Эпикрат.
– За ужином любят слушать лиру.
– Это за неимением лучшего. Сделай мне приятное, будь так добр. Разучи для меня какую-нибудь пьесу и сыграй ее, как положено. Я уверен, царь будет рад увидеть, каких успехов ты достиг.
– Я думаю, он даже не знает, что у меня есть кифара, – возразил Александр. – Ты ведь помнишь, я купил ее сам.
– Еще лучше! Это будет для него сюрпризом.
Как и все в Пелле, Эпикрат знал о новом скандале на женской половине дворца. Мальчик нервничал; он еще долго не успокоится. Александр не только забросил упражнения, но и пропустил урок. И едва он вошел сегодня в комнату, грек все понял.
Почему, во имя всех богов, царь не может обойтись парой гетер? Он мог бы выбрать лучших. Юноши всегда в его распоряжении; но не слишком ли много хочет Филипп? Почему нужно обставлять свой разврат такими церемониями? Этой свадьбе предшествовали по меньшей мере три другие. Пусть это старый обычай царского дома в далекой полудикой стране, но тогда зачем называть себя эллином? Филипп так тщится быть принятым Грецией, почему же он не помнит ее золотого правила: «Ничего в излишестве». Варварство не изжить в одном поколении, оно есть и в мальчике, но все же…
Александр продолжал молча смотреть в окно, словно позабыв, где находится и чего от него ждут. Его мать наверняка снова принялась за него. Эту женщину стоило бы пожалеть, если бы она сама не была повинна в половине своих несчастий – и несчастий своего сына. Он должен принадлежать ей, исключительно ей, и только богам ведомо, чему еще. Даже царь мог показаться вполне цивилизованным рядом со своей царицей. Неужели она не видит, что слишком часто приносит вред своему сыну? Любая из этих жен-наложниц может произвести на свет мальчика, который будет счастлив, имея такого отца. Почему она не может стать обходительнее? Почему она никогда не щадит мальчика?
«Нет надежды научить его чему-либо сегодня, – думал Эпикрат. – Отложим кифару… Да, но для чего сам я учился музыке?»
Эпикрат поднял инструмент, встал и начал играть.
Через какое-то время Александр отвернулся от окна и подошел к столу; сел, поерзал, успокоился – и вскоре он застыл совершенно неподвижно, слегка наклонив голову. Глаза его были устремлены куда-то вдаль, внезапно они наполнились слезами. Эпикрат с облегчением смотрел
