style="font-size:15px;"> – Как не найти? Сам и сдался. Зачем мне позор, если из-под кровати за ногу вытаскивать будут?
– А как же ты Зинаиду Зиновьевну разыскал? Она ж в отъезде!
– Да не знаю я её лично! Мент сказал, что есть у него знакомая, которая комнату сдаёт. Адрес назвал. Сказал, что ключ в замке. Оплату велел почтовым переводом пересылать в город Камыш… шин. Нет. Кумыз… Нет, забыл. Но у меня адрес записан! Всё по совести.
– Камызяк, – подсказал Костя.
– Во!
– Выходит, не забыл Кузьма ключ от комнаты, – рассудил я. – Соседка твоя знала, что не собирается возвращаться, вот и решила комнату сдать, чтобы было на что пить.
Махнул рукой утомлённый разбирательством Костя, и мы ввалились на кухню. Инга медитировала перед открытым пустым холодильником.
– Обычное дело, – пожал плечами Нищебродский. – Даже в студенческой общаге холодильник набирает сотню просмотров в день, хотя перспектив там у него никаких.
Чтобы хоть как-то скрасить хозяйке грустные мысли, я выдал Инге целлофановый пакет с чаем.
– Странный он какой-то, – пощупала она пачку, – никогда таких не видела.
«Японский чай» оказался соломой. Сидим, пьём, отплёвываемся. Уши развесили. Хорош этот физик языком чесать оказался. То про физтех:
– А однажды ребята добрых метров триста рельсов нашего савёловского направления выкрасили чёрной краской. Электричка несётся… и как вдарит экстренно по тормозам! Аж искры полетели со свистом. Только представьте, каково машинисту! Рельсы – они ж против солнца блестят! А тут – бац! Нет рельсов. И ведь нельзя быть уверенным в том, что в перерыве их на металлолом не спёрли!
То про бауманку:
– А доцент у нас на потоке был по фамилии Мудра́к. Угадайте, какую кличку ему дали студенты? Нет! Неверно! Да нет же! Не всё так очевидно, что однозначно. Мы прозвали его – Хруй.
То про универ:
– Как-то раз завалил меня пре́под. Стою красный, а самому не столько стыдно, сколько обидно. Вопросики задавал не из текущего курса физики, а из книжки Перельмана21. Где уж мне их помнить, когда книжку ту читал в классе шестом. А может и в пятом. Солнце пригрело мне щёку, а преподу лысину. Искрится хрустальный графиний бок на краю стола. Препод наглости набрался: поставлю тройку, если и вы меня завалите. Задавайте ваш вопрос. А я минуты три назад пронаблюдал, как лаборантка графин схватила, стакан-то наполнила, а прежде, чем сосуд на место поставить, стол обогнула. Писаниной какой-то студенческой заинтересовалась, вот и обошла угол, чтобы буквы к ней правильной стороной развернулись. Ну, думаю, хана тебе, препод. Солнце на графин светит, говорю. Ну, мычит препод, не врубается, к чему клоню. Вода, говорю, в графине. Ну? Какая, спрашиваю, сторона у графина нагревается? Смеётся препод, конечно, говорит, та, что к солнцу повёрнута. А если потрогать? Дотронулся препод к одному боку графина, к другому. Вижу, обалдел. Рушится картина мира у человека. Молча трояк ставит. Ну, я потом сжалился над ним, рассказал, что лаборантка графин развернула. Преподы – они
Яков Исидорович Перельман «Занимательная физика» (1-е издание – 1913).
