можно нейтральнее:
– Ты считаешь, эти люди, твои фальшивые родители, – та банда, которая ищет деньги?
– Больше некому, – отозвался Антон. – Я, кстати, вспомнил… У них был свой карманный следователь. Они еще пугали, что он снова меня закроет. Подкинут при обыске пакетик с порошком – и добро пожаловать обратно в колонию лет на пять.
Все сходится. Греков упоминал, что раньше служил в прокуратуре.
– Они его убили, – тихо сказала я.
Антон дернулся и вскочил.
– Что?!
Я рассказала о зарезанном Германе.
Антон бессильно выругался.
– Тебя кто-нибудь видел в его конторе?
– Нет. – Я умолчала о том, что на дверной ручке и выключателе остались мои отпечатки. – Слушай, зачем они разыграли это представление? Я имею в виду, со мной.
– У меня только одна гипотеза: они считали, что им удастся перетянуть тебя на свою сторону. Ты выведаешь у меня, где деньги, и все расскажешь им. Правда, тут есть одна неувязка…
– Какая?
– Если бы Олег реально поделился со мной, куда он спрятал сумки, неужели я до сих пор не потратил бы все? Тем более после его смерти!
– Ну, они могли считать, что ты решил выждать.
– Для безопасности? Да, возможно. Но вообще наглость у них запредельная!
– Что ты имеешь в виду?
– Что они захотели перевербовать тебя на свою сторону.
– А-а-а. Да, глупо…
Я вспомнила, какая радость меня охватила, когда отец Антона спросил: «Дочка, на ночь-то останешься?» Я сидела возле мерзких упырей, и в их гнусных рожах мне мерещились дивные лики. Мне так нравилось быть среди них… В семье, где взрослые были по-настоящему взрослыми, и ни за кем не требовалось присматривать. Где меня саму опекали весь вечер. Кормили, подливали, укрывали, шутили… Позвали к себе, наконец!
И как приблудная собачонка, которую поманили куском мяса, я доверчиво пошла на запах.
Мы еще долго говорили о случившемся. Я легла к Антону на диван, и он обнимал меня крепко, шепча на ухо чудесную ерунду. Мы укрылись вдвоем в скорлупе моей квартиры, и старое чужое пальто, подобно домашнему призраку, охраняло наш покой.
Неделю спустя воспоминания о моей поездке поблекли. Так выцветает страшный сон. Просыпаешься от кошмара и думаешь, что никогда его не забудешь. Но уже несколько часов спустя не остается ничего, кроме удивления: что за чушь мне приснилась! И колющий взгляд Григория, и фальшиво-дружелюбные лица Ивана и Ларисы, и круглые, как неваляшки, «сестры» Антона с пьяным малиновым румянцем, и даже страшный образ убитого Германа, – все они таяли, уплывали, превращаясь в морок, в неразличимую муть. Лишь одно память сохранила цепко: изумленные глазищи кудрявой малышки, обнимавшей меня за колени.
А ведь они прокалывались на каждом шагу. Чего стоит выдумка о причине ссоры, из-за которой их сын якобы
