мне не пришло в голову, что заявляться к Грекову может быть попросту опасно. Во мне кипел гнев. Как пульс, билась злая нервная мысль: «Пусть мне хоть кто-нибудь хоть что-нибудь объяснит!»
Окна горели вовсе не в кабинете Германа, а в соседней квартире. Я постояла, глядя на опущенные металлические жалюзи. Полупьяненький ночной прохожий обошел меня, скривив и без того кривой рот. Опустив взгляд, я увидела, что подол платья весь в затяжках. Вещь была безнадежно испорчена. Кроссовки в грязи.
Я все-таки поднялась по ступенькам. Подергала ручку, и внезапно дверь открылась.
– Герман Ильич!
Никто не отозвался.
– Герман, елки-палки!
Я щелкнула выключателем и увидела себя в зеркале. Всклокоченные волосы, диковатый взгляд. На щеке – царапина.
Свет из крошечной прихожей рассеивал темноту в кабинете. Я заглянула туда и увидела Грекова.
Частный детектив лежал в кресле, будто отдыхал. Рану на его шее в сумраке можно было бы принять за очень широкую ухмылку – от уха до уха.
Сердце у меня как будто выключилось, а потом забилось очень быстро: тук-тук-тук-тук. Словно поезд побежал по шпалам. Поезд через реку Бердь.
Я заставила себя включить свет. Никогда еще мне не было так страшно. Светильник вспыхнул, и стало видно, что и серая рубашка Германа, и стол, и документы на столе, и даже раскуроченный системный блок компьютера – все залито его кровью.
Ехал Грека в вагончике над рекой. Увидел рака. Высунулся из окна глупый Грека, склонился над водой, и рак распорол ему горло своей клешней. Поезд едет – тук-тук-тук – и мчит мертвого Греку все дальше.
Веки Германа были прикрыты. Если б он смотрел на меня, я бы, наверное, потеряла сознание на пороге комнаты.
Не сводя глаз с трупа, я попятилась. У меня не хватило духу выключить свет, словно в темноте мертвец мог встать и пойти за мной. Я вывалилась наружу. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота.
Свежий ночной воздух привел меня в чувство. Я быстро уходила прочь от офиса Грекова, думая только об одном: мне нужно уезжать из Новосибирска. Немедленно!
Мысль о том, чтобы обратиться в полицию, предстала тем, чем она и была с самого начала: вопиющей глупостью. Бежать, бежать! От фальшивых родителей Антона, от убитого частного детектива, от всей этой безумной мути… И никакой полиции, если только я не хочу стать обвиняемой в преступлении. Никого здесь не будет интересовать отсутствие у меня мотива.
Отпечатки на выключателе!
Но вернуться в офис Грекова я была не в силах.
Добравшись до отеля, я кинулась проверять рейсы. Билеты на ближайший, вылетавший через три часа, были раскуплены. Пришлось взять на следующий. Затем я позвонила Антону, пообещала, что прилечу завтра, – и мгновенно уснула, даже не раздевшись.
Кошмары меня не мучили. Только иногда в бессюжетное сновидение вплывал золотозубый оскал одного из гостей на вчерашнем «празднике», будто улыбка Чеширского кота, и медленно таял, мигнув напоследок фиксой.
Антон
