интимной жизни, казались ничтожными и слабыми. Бодрая и выспавшаяся, вскакивала она ежедневно по звонку будильника, готовила завтрак и будила мужа. Его крепкий молодой организм к утру уже восстанавливал силы, на работу он всегда являлся протрезвевший и вовремя. Изредка Надежда примечала легкую дрожь в пальцах Ивана, и тогда мелькала мысль, что его, пожалуй, нельзя допускать к особо тонкой работе на фрезерном станке – испортит заготовку. Потом эта мысль забывалась, а кроме жены никто ничего не замечал.
На заводе были потрясены случившимся. Из парткома даже звонили в прокуратуру – доказывали, что произошла ошибка, потому фрезеровщик Яхов не пьет, а в последнее время даже к друзьям на застолье не захаживает и вообще стал сторониться любых компаний. В цеху все гадали и судачили, понемногу начали припоминать, что жизнерадостный прежде комсомольский заводила действительно как-то сник, помрачнел, на вопросы о жизни отвечал односложно и неприветливо, а на седьмое ноября его в профкоме просили со сцены спеть под гитару, так он наотрез отказался. Многие винили Надежду – довела мужика, будь дома все ладно, такого не случилось бы.
Прокурор на суде потребовал для Яхова высшей меры наказания, но суд, учитывая положительные характеристики с места работы и отсутствие судимостей, дал ему десять лет. На следующий день после суда, Надежда принесла в кабинет главного инженера, который замещал ушедшего в отпуск директора, заявление с просьбой уволить ее по собственному желанию. Он внимательно прочитал и покачал головой.
– Садитесь, Надежда Семеновна, поговорим. Итак, вы хотите нас покинуть, как я понимаю, так? Учитывая ваше нынешнее состояние, это естественно. Но давайте все обдумаем. Это ваш завод, вы здесь выросли, можно сказать, получили образование, стали превосходным специалистом, это ваш дом. Так куда вы хотите уйти в тяжелое для вас время? Разве из родного дома бегут?
Главный был совсем еще молод – тридцать с небольшим. Обычно зайдя в цех, где работала Надежда, он по-мужски пожимал ей руку, разговаривал очень уважительно, показывая, что высоко ценит ее, как специалиста. Они обсуждали какую-нибудь проблему или вместе ходили по цеху, осматривая станки. Вокруг толпились рабочие, и Надежда даже самой себе мысленно боялась признаться, что ее смущает взгляд его лучистых и проницательных глаз. Теперь же, отдав заявление, она вдруг поняла, что ей больше никогда не увидеть этого тонкого умного лица, не услышать мягкого голоса с чуть ироническим оттенком. Голова ее бессильно поникла, по щекам покатились слезы.
– Надежда, Семеновна, Наденька, не нужно! – он присел рядом и взял ее за руку. – Давайте мы с вами решим так: сейчас вам профком дает путевку в санаторий – вдвоем с сынишкой, а администрация предоставит внеплановый отпуск. Когда вы вернетесь, мы уже решим вопрос о предоставлении вам новой квартиры.
– Квартиры? – пролепетала Надежда. – Что вы, Александр Иннокентьевич, моя очередь еще далеко…
– Это сейчас
