явки в уклонились – пришла только Евдокия Николаевна. На вопросы судьи отвечала уверенно и охотно, сразу заявила:
– Пьет она, пьет беспробудно, дня без бутылки прожить не может. Утром пьет, с работы отпрашивается – пьет, вечером тоже пьет.
– Почему вы считаете, что Малеева пьет? Вы видели, как она пьет?
– Да я что, слепая? Ведь ее, пьяную, за версту видно, что она выпила!
– Она что, хулиганит, нарушает общественное спокойствие?
– Хулиганить не хулиганит, а пьяную – что ж ее не видно? Лицо заплывшее, спотыкается, несет от нее на версту. Ребенка везла как-то пьяная – коляску перевернула.
Анна пришла в суд трезвая, как стеклышко, и сидела, скромно положив руки на колени – чистенькая, гладко причесанная. В ответ на показания соседки ответила наивно и правильно, как научил адвокат:
– Евдокия Николаевна с Ниной Ивановной, моей свекровью, дружит. У Вити другая, наверное, есть, вот они и хотят сына отнять.
Судья заколебалась и решила перенести слушание дела, чтобы все-таки вызвать и опросить других соседей. Перед вторым заседанием Анна не удержалась – выпила – и в суд явилась сильно навеселе, с блестящими глазами и раскрасневшимся лицом. Она почти не вслушивалась в обращенные к ней вопросы, молола чепуху, спорила и перебивала судью, а потом уже из зала вставляла громкие реплики, не обращая внимания на испуганно дергавшую ее за рукав мать. Это перевесило чашу весов Фемиды не в ее пользу. Недовольная и возмущенная, судья быстро завершила слушание и вынесла приговор: по решению суда Алешу оставили отцу.
Мать Анны, очень расстроенная, по совету адвоката уговаривала дочь подать на апелляцию, но той все вокруг вдруг стало совершенно безразлично.
– Витька с матерью весь суд купили, Евдокии, стерве, заплатили, – рассказывала она всем на каждом шагу, – думают, что я правду не найду! Я до ЦК дойду!
Она пила для подкрепления сил, багровела, всхлипывала и шла искать нового слушателя. В конце концов, все сроки подачи апелляции были пропущены, и ко всему прочему Анну уволили с работы.
Мать не давала ей денег и умоляла пройти лечение, но дочь приходила в бешенство.
– Это пусть алкоголики лечатся, я не алкоголик! Я с горя пью, у меня сына отняли!
Она убегала из дома, бродила по улицам, рассказывая сердобольным прохожим о своей горькой жизни, и выпрашивала у них мелочь. Иногда за собранные на помойке бутылки ей удавалось выручить достаточно денег, чтобы купить спиртного, а чаще ее зазывали куда-нибудь в закуток подвыпившие мужики, знавшие, что за стакан водки с ней можно сделать что угодно. Секс был ей глубоко безразличен, но все уже знали: нужно дать Анне сделать пару глотков, а потом отобрать бутылку и поставить у нее на виду, обещая вернуть, «если хорошо приласкает», тогда она изобразит любую страсть. Несколько раз ее избивали, дважды у нее были выкидыши, но, выйдя из больницы, она принималась за старое.
Нина
