все же удалось подняться. Она нашла и надела плащ Зу.
Лежащий неподалеку капитан все еще не мог двигаться из-за боли, он лишь потрясенно наблюдал за Шайзан.
Она собрала все пять черепов, продела пояс от плаща через глазницы и повязала его поверх плаща. Затем двинулась по коридору, всячески демонстрируя свою силу, а не усталость, головокружение и боль, которые на самом деле ее одолевали.
«Он, несомненно, где-то поблизости…»
В дальнем конце коридора стоял просторный шкаф. Шайзан резко распахнула дверцу и обнаружила клеймящего, лежащего на дне. Схватила его за ворот рубашки и мощным рывком вздернула на ноги. От перенапряжения она снова едва не лишилась чувств.
Впредь надо быть аккуратнее.
Клеймящий кровью заскулил.
– Возвращайся на свои болота, – грозно произнесла Шайзан. – Пойми, девушке, которая ждет тебя на родине, безразлично, что здесь, в столице, ты заколачиваешь кучу денег и делаешь это вроде бы только ради нее. Ты нужен ей такой, какой есть, там, дома. Перечитай письма, и ты поймешь, что тебе на самом деле нужно.
Шайзан говорила все это ради Шай, чтобы та не чувствовала себя виноватой.
Клеймящий смотрел на нее в недоумении.
– Да как ты…
Шайзан вонзила кинжал ему в ногу.
– Арргх! – вырвалось у него.
Она выпустила из рук ворот рубашки, и парень рухнул как подкошенный.
– А теперь и я заполучила твою кровь. – Шайзан, наклонясь, поднесла кинжал к глазам клеймящего. – Не смей за мной охотиться. Ты видел, что я сделала с твоими питомцами. Тебе придется еще хуже. Черепа я заберу, чтобы ты не послал тварей за мной снова. Возвращайся домой.
Прижимая ладонь к колотой ране, он слабо кивнул, и Шайзан оставила его лежать в шкафу. Вызванные клеймящим скелеты изгнали всю челядь и стражников из ближайших коридоров. Шайзан проковыляла к конюшне и в задумчивости остановилась.
«Не будь дурой. Ты еле жива от ран».
Она решила, что все-таки будет дурой.
Шайзан решительно вошла в конюшню и обнаружила там лишь двух перепуганных конюхов. Беспрепятственно оседлала скакуна – самого видного, принадлежащего Зу, – и вскоре, облаченная в капитанский же плащ, галопом вылетела из городских ворот. И воспрепятствовать ей не посмела ни одна живая душа.
– Гаотона, то, о чем она говорила, правда? – спросил Ашраван, придирчиво рассматривая себя в зеркале.
Гаотона взглянул на него.
Правда ли? Поди разбери, когда Шай бывала искренней, а когда лгала.
Ашраван настаивал на том, что оденется сам, хотя было видно, что после длительного пребывания в постели он чрезвычайно ослаб. Гаотона сидел рядом на табурете, пытаясь разобраться в обуревавших его чувствах.
– Гаотона? – Ашраван повернулся к нему. – Она сказала, что меня ранили. Но вы предпочли обратиться к поддельщице, а не к нашим мастерам-запечатывателям.
