стены, он остановился, чтобы рассмотреть фотографии на ней. На одной из фотокарточек мило улыбались юная жена Сперанского с маленькой девочкой, которых он обнимал с необыкновенной нежностью и любовью. Порфенову показалось, что на этой фотографии он видит совсем другого человека. Человека, который еще не знаком с тяжбами взрослой жизни. Этот молодой и жизнерадостный ученый, который смотрел ныне вечно хмурым взглядом, сиял на фотографии белоснежной улыбкой, и его мечтательное лицо обрамляла коротко выбритая щетина. Девчушка мало чем походила на Сперанского, скорее она была маленькой копией своей матери. Длинные вьющиеся каштановые волосы, заплетенные в косу, лежали на плече, а большие голубые глаза, устремленные на отца, смотрели наивно и искренне. Что же касается его жены – она обладала совершенно посредственной внешностью, но при этом необычайной харизмой.
Тут хозяин квартиры вернулся в комнату и принес с собой маленький чемоданчик, поставив его на стол.
– Собственно, об этом я и хотел поговорить. – Он откинул крышку чемодана, и гость увидел его изобретение. Порфенов только молча посмотрел на академика.
– Сейчас поясню. Я наконец решился опробовать его, и мне нужен ассистент, который будет находиться рядом и контролировать процесс. И поскольку дело категорически личное, мне нужен человек умный, понимающий в науке, но никоим образом не относящийся к моему институту. Понимаете? Поэтому я и пригласил именно вас…
– Позвольте, вы ни разу не пользовались своим же изобретением?!
– Нет. – Просто ответил он. Порфенов снова молча смотрел на академика, только теперь в его глазах наряду с непониманием притаилось неприкрытое удивление.
– Осмелюсь спросить, почему? – не удержался он.
– Дело в том, что я начал работу по этому проекту из-за трагедии, которая постигла нашу семью десять долгих лет назад. Тогда у меня была дочь, и она была настоящим лучиком света в нашей с Жаннет жизни. Но однажды ее не стало. Она просто не проснулась. Врачи говорили, что случилась внезапная остановка сердца, предположительно ишемическая болезнь, но я знаю, ее сердце было здорово. Да и какая ишемия в пятнадцать лет! – академик замолчал на минуту, отвернувшись к окну, после чего дернулся, и будто опомнившись продолжил:
– Так вот, моя дорогая Лидия перед смертью, несколько раз говорила мне, что видела во сне прекрасное место, в котором мечтала бы остаться навсегда. И я намерен найти его. Я знаю, она сейчас там. Я это чувствую. – Голос его дрожал. В глазах ученого отражалась та боль и скорбь, которую он пронес с собой сквозь года. Никогда человек, не познавший в жизни родительского счастья, не поймет того, кто потерял собственное дитя. Эта, ни с чем не сравнимая боль никогда не отступала, ни на минуту, ни на секунду его существования, и только лишь когда академик работал над своим изобретением, надежда снова увидеть дочь, заглушала эту какофонию душевных мук.
Порфенов смотрел на Сперанского, и на секунду, статный и наиумнейший
