Выбрит гладко, но к вечеру на скулах выступает синяя щетина.
– Ройзман!
– Присутствует, ваше высокородие! – хриплый, не проспавшийся фальцет. Будто не человек говорит, а заводная кукла. Раздались негромкие смешки. Сеня Ройзман – старший шнырь из пятого отряда – балагур и весельчак, радостно скалился, таращил бойкие цыганские очи.
Евтушенко оторвался от журнала, вострые глаза впились в ряды зеков.
– Схлопочешь у меня! – он погрозил костистым кулаком. В другое время Ройзман получил бы после переклички пару добрых тумаков, нарушение формы переклички на «бур» не тянет, и в глубине души охранники симпатизировали улыбчивому парню. Бывший актер, нынче тянет третий срок, специализируется на мошеннических авантюрах. Ходили слухи, что львиную долю его активов так и не удалось вскрыть. Через полгода Сеня освобождается, и ищи его на том берегу океана, или в земле обетованной!
Прапорщику не терпелось как можно быстрее покинуть расположение рабочей зоны, усадить в старенькую «Ниву» жену, двух сыновей – оболтусов переростков, и оказаться на берегу реки.
– Петровский Андрей!
– Здесь!
– Петровский Семен!
– Здесь! – голоса близнецов трудно различить, хотя внешне они совсем не похожи. Будто не двойняшки, а братья – погодки.
– Добро…
Перед мысленным взором объявилась тихая заводь, черная неподвижная гладь покойной воды, его охватило сильное возбуждение, аж пальцы рук затряслись. Кураж, так хорошо знакомый заядлым рыбакам, который возникает всякий раз, когда натягивается тугая леска, звенит колокольчик, свинцовая донка скользит, гнется упругое удилище, и сквозь хрустальные брызги прозрачной воды, на поверхности появляется серебристая рыбина! Щука! А то еще лучше – налим! Капитан Бураков в позапрошлом году выудил трех налимов подряд. Самый маленький на три не меньше! Евтушенко отвлекся на несколько секунд, но этого оказалось достаточным, чтобы три темных фигуры отбежали в сторону наспех сколоченных бараков, и затаились под навесом.
– Абуладзе!
– Здесь!
– Чуйков!
– Здесь!
– Стрельников!
– Здесь, гражданин начальник! – сонный голос, с ленцой и растяжкой. Так говорят на юге России. Старшина из третьего отряда, Павел Стрельников. Тертый мужик, кряжистый, казенная роба обтягивает литые плечи, широко поставленные серые глаза, человека привыкшего командовать. Бывший офицер, змеистый шрам рассекает надвое подбородок. Непростой человек, замысловатая история его судимости. На него было совершено два покушения. Одно в пересыльной тюрьме под Екатеринбургом, другое по соседству, в Красноярске. Приезжал дознаватель из самой Москвы, ушел злой, нервный, как все москвичи, даже кабанину не отведал.
«Ваш Стрельников, любит опасность!» – ворчал москвич. – «Если его прикончат,
