style="font-size:15px;"> – Заел официоз, давай уже на «ты». Меня Вероника зовут, а тебя?
– Макс.
Вероника повторила его имя, взяла под руку и повела в другую комнату. В пряном облаке духов, слегка терпком, но приятном, с нотками гвоздики, в окружении картин в толстых золотистых рамах, в непривычной тишине Максу сделалось так хорошо, как он давно желал. Бурная река угомонилась и зашуршала ровным безмятежным потоком. Бархатный голос, лёгкая поступь убаюкивали его давно не спавший ум.
– Теперь за формой гоняются. Иногда смотришь на картину – фотка прямо! Любуешься, восхищаешься, а потом чувствуешь искусственность какую-то, неживое всё. И утка игрушечная, и берёзы не шелестят. Жизни нет, понимаешь? Слишком стандартно.
Макс кивнул, но Вероника, судя по всему, жест согласия не заметила:
– Или ты иначе считаешь? Скажи, я не права?
– Я в картинах не знаток, но такие мысли меня тоже посещали —скорее, по наитию.
– Вот именно, я об этом и говорю: инстинкт вкуса – или есть, или нет. От ума и образования никак не зависит. Это, скорее, зрение, чем рассуждения. Никакой логики, логика искусству вредит, сухая она, как статистика. Правила – они на дороге хороши, а для крыльев это цепи, холодные железные оковы.
Они походили по выставке ещё минут сорок. Он бы ротозейничал и дальше, хоть целую вечность, но Вероника притащила его в гардероб.
Макс так размяк в её компании, так прилип к трепетному локтю, что с трудом отцепился, и то только потому, что даме надо было надеть шубку. Не дожидаясь, пока он за ней поухаживает, Вероника сама сняла шубу с плечиков и сунула ему в руки, пояснив доходчивым жестом, что от него требуется. До Макса дошло, хотя и с задержкой. Он помог ей одеться и, накинув пуховик, поспешил за звонким цоканьем каблучков, боясь снова упустить вдохновение.
Сегодня было теплее, чем в тот день, Вероника даже не запахнула шубку. Шла довольно размашисто, можно сказать, вульгарно и постоянно задирала голову вверх, любуясь витиеватой лепниной старинных особняков.
Макс семенил следом, утратив не только ощущение времени, но и слова. Метров через сто она остановилась и взяла его под руку:
– А поехали в зоопарк?
– Куда? – удивился Макс.
– В зоопарк. Я его терпеть не могу.
– Так зачем тогда туда ехать?
Вероника резко отстранилась, кинула ему: «Не провожай», – и опять исчезла.
Макс стоял, блуждая рассеянным взглядом по белым барельефам, украшающим фасад жёлтого здания, пожимая плечами и мусоля один и тот же вопрос: «При чём здесь зоопарк?» И стоял бы так ещё долго, если бы не увидел, как один из купидончиков хмыкнул, надув щёчки, и помахал ему пухлой ладошкой, мол, топай домой, городской растяпа.
Не найти и никогда не встретить — тоже та ещё беда, но потеря так бьёт плетью — страшным словом «навсегда». Что уже, глотая слёзы, думаешь, что зря искал ту шипованную розу, если каждый раз терял.
Макс не понимал Веронику даже
