я узнал такой исход,ещё жила во мне надежда,
что я вернусь, подземный крот,
не в нашу прежнюю квартиру,
а в теремок, что ты сквозь боль,
в приют прощальный превратила
с табличкой «Здесь живёт любовь».
«Движения души моей…»
Движения души моей –
банальные и вшивые:
придумайте, пожалуйста,
мне истинную цель,
чтоб я, вертя сюжетами,
собою мог пожертвовать –
собою мог пожертвовать в конце!
Не можете? – ну как же вы?
неужто не расскажете?
сокроетесь, как ёжики
в иголочную жуть? –
тогда я сам достану вас
банальностями старыми,
но истинную цель не расскажу!
«От непонятных песен в полночь…»
От непонятных песен в полночь
вставать с утра ещё трудней, –
ты, вероятно, и не вспомнишь,
как было жутко скверно мне,
когда садился я за завтрак,
не ощущая цвет и запах
ни «Геркулеса», ни воды, –
но если всё же вспомнишь ты,
тогда ответь на два вопроса:
зачем кидала в кашу соль,
ведь не люблю? – как это просто
запомнить слёту, и не спорь, –
и для чего водою сладкой
разбавила кипящий чай? –
не отвечай, молчи до завтра,
или совсем не отвечай.
«Вспомни, кого мы сегодня толкнули…»
Вспомни, кого мы сегодня толкнули
на эскалаторе днём:
после, прижавшись почти что вплотную,
нагло хихикали… В нём –
в том пострадавшем мальчишке –
скрылся, пожалуй, ответ
на возмущенье тирады речистой:
что с тобой сделалось?
что горячишься?
что тебе надо?
какой же ты, к чёрту, поэт?
«Убегала вперёд насекомая рвань…»
Убегала вперёд насекомая рвань
(я люблю всех людей, это – так),
мы бежали с тобою за ними сперва:
за этапом – такой же этап, –
только вдруг повернули обратно они,
и навстречу рванула толпа,
и пустились назад мы, крича: «догони!»
и, споткнувшись, я громко упал.
Надо мною свернулась в кольцо мошкара
и жужжать начала без конца,
да и ты не желала мне больше добра,
став частицей такого кольца, –
до сих пор кувыркаюсь я, лёжа в траве,
и в глаза никому не гляжу,
слыша только одно, слыша только навек:
поднимайся, вшенок! жу-жу-жу!
«Вы не спрашивайте, кто мы…»
Вы не спрашивайте, кто мы,
как мы, чем живём,
и за что пойти готовы
мы на смерть живьём,
и к чему все наши слёзы,
и зачем наш смех,
для чего так несерьёзно
мы глядим на всех.
Всех вопросов стоить может
тонкий возглас «эх», –
он залезет к нам под кожу
на
