мой недоскоки наивный в сердцах перегиб,
и судьба мне опять
самому же почудилась лишней,
и такое твердил
я себе, без конца: береги! –
изо всех своих сил
береги то, что вмиг утонуло,
то, что драмой в костёр
всеми косточками полегло, –
мне нельзя больше петь
без веселья, без чуда, понуро,
и на дно мне нельзя,
расшибая о сажу свой лоб.
Расправа
Замок на вспыхнувшую дверцу
назад уже не припаять:
хоть верьте, люди, хоть не верьте,
но эта дверь была моя, –
в неё прохожие стучали
и бормотали что-то в щель,
за ней послышалось – мой чайник
который час уже пищит!
Но спали пьяные соседи
и городили ерунду,
про то, как мальчик – я – засветит
на небе странную звезду,
мол, полетит на сей горящей
и черной от золы двери,
наверх, наверх, как дикий ящер,
над Переславлем, над Пари…
О, Боги светлые, о черти,
краснеющие тут и там,
зачем не придавал значенья
всему на свете я? – снята
с меня итоговая мерка,
и вышло – хуже не могло, –
сгорела, ах, не только дверка,
а вся деревня, всё село!
А что звезда? – о ней не только
забыли все и навсегда:
кричат озлобленные «То-то!
Ишь, угораздило! Балда!
Пора изгнать его! Поджечь ли?
А может быть, на дно – в овраг?»
Всех по домам: детишек, женщин, –
смерть не доводит до добра.
«…Нельзя же мне дышать огнём…»
…Нельзя же мне дышать огнём
и ждать Добрыню – ночью, днём –
которому до лампы
на все мои таланты.
Кощеем также мне нельзя
скакать меж наглых обезьян,
без цели и без толку,
пугаясь за иголку.
И уж конечно Вурдалак
не выйдет из меня никак,
поскольку сам на кровь я
смотрю ребенком кротким.
Жар-птица, Леший, Водяной,
и всяк Царевич – добрый, злой –
чужды мне или чужды,
как милосердья чувства.
Но есть один такой смельчак –
я расскажу о нём сейчас,
или смолчу – не стану
я нарушать уставы…
Пускай живёт во мне, со мной
тот скрытый ото всех герой
и ни во что не ставит
порядок сей престарый.
Его душа, как тёмный лес,
и неизвестно, сколько лет
ещё он будет бегать
на этом свете белом.
Не всё ль равно? – я вижу, как
он будет плавать в пустяках,
но не утонет в них он
одним лишь только мифом.
Его задача – утонуть,
не позволяя никому
додуматься до тайны
жестокой и фатальной.
Да и особой в том беды
не
