обмороком. Крови из него вышло с полведра.
После ночи Семика было всякое – и драки тоже. Иных находили забитых до смерти, иных – упитых вусмерть. Прежде говорили, что без крови нет праздника. Теперь стало не то, и на убитых обращали глаз. А уж если дело касалось гостей, могло дойти до княжьего стола.
Слухи пронеслись по Искоростеню быстрее, чем взошло солнце. Молодые гридни после ночных гуляний вернулись в стан с девками. Одна из них, уходя с тёплого ложа, на котором всю ночь боролась с полянином, заметила Асмунда. Испуг для бабы, как говорили в Киеве, что полено для печи. А уж тем более, когда в избе ещё три сестры.
Свенельд шёл к реке умыться. Голова гудела, руки тряслись и по локоть были в крови Асмунда. Роса на траве казалась тьмою глаз, следящих за ним.
– Варяжич! – окрикнули его.
Свенельд тут же озлобился на себя, что не взял оружия. Позади стояли четверо древлян. Но топоры висели на поясах – нападать не собирались.
– Умойся, да пойдём. Князь тебя ждёт.
– На что ж ему? – спросил Свенельд.
– Слышно, человека твоего ранили. У нас рядиться надо. Жрецы, говорят, вчера вас очистили… а всё равно кровь пролилась. Посмотрим. Если то дело чуров, – древлянин осенил себя громовым колесом, – значит, очищение не удалось. Придётся решать.
– Да нельзя нам у вас оставаться. Господин Великий Киев ждёт.
– То уж князю решать, не мне.
Сложив руки на груди, они принялись ждать, пока Свенельд выкупается. Студёная вода вернула ярый дух. Свенельд понял своё положение, и ответственность княжьего сына за исчезновение Хельги. А уж рана Асмунда сказала ему куда больше того. Обтеревшись рубахой до красной кожи, он хлёстко оделся, и пружиной двинулся вперёд дружинников. Он шёл нападать.
И только попросил зайти в его стан – прихватить обломок стрелы.
Князь Воеслав принял его в тереме, лёжа на пуховой перине. Он не гулял эту ночь, а пытался уснуть. В последний год сон никак не давался ему. То мучали боли в спине, то кошмары, а намедни одышка чуть не убила. Он перестал дышать, и только кошка, что жила в его хоромах, разбудила его, почуяв близкую смерть хозяина. Тогда-то князь оценил подарок касожских купцов из Хорезма. Зверёк, не убегавший в лес, да ещё и охочий до ласк стоил князю двадцати рабов и мешка бобровых шкур. Этот зверёк теперь спас ему жизнь – лёг на неподвижную грудь и лизал в нос и глаза, пока Воеслав не очнулся.
Свенельд оглядывал низкие, крытые дранкой избушки с резьбой конских голов, и терем князя – грубый сруб без сеней и клети, крыльцо в две ступени. Древляне и впрямь дичатся нового. А ведь ходили с Аскольдом на Царьград! Казалось бы, могли привить себе ромейскую тягу к роскоши.
Внутри пахло мочой и мёдом – Свенельда на больную голову едва не вывернуло. Воеслав полулежал на постели. Мех укрывал его грузный живот и ноги, а сморщенная
