выменял лежавший в вещмешке большой бумажный кулек махорки на свеклу и капусту, чтобы жена смогла сварить детям борщ, по которому они давно соскучились, как соскучились по любой другой добротной пище, по сытой жизни и беззаботному детству, что отняла у них война.
Под стук колес поезда Иван и старшина, держа шершавыми пальцами свои самокрутки, продолжали смотреть в пустое окно вагона-теплушки, разглядывая меняющийся по ходу движения поезда пейзаж, как правило, состоявший из некошеных, заросших бурьяном полей, памятником стоявших печных труб и петляющих траншей, созданных когда-то не то немцами, не то бойцами Красной Армии. Периодически вдоль железной дороги начинались редкие леса, с часто видневшимися в них промежутками из выжженных войной участков. Попадались, но реже поля со следами недавней уборки урожая. Встречались, не то свежие, не то восстановленные постройки. Но почти не было видно людей, скопления которых появлялись только возле станций и в населенных пунктах, где царила хоть какая-то жизнь.
– Представляешь, Иван Федосеевич, – обратился к солдату старшина по имени и отчеству, подчеркивая разницу в возрасте и статус бывшего до войны председателя колхоза, – сколько всего восстанавливать придется.
Шукалов ничего не ответил, хотя отлично слышал вопрос. Его собеседник прекрасно понял причину и не стал настаивать, уловив лишь взглядом суровое и, одновременно тоскливое лицо солдата, иногда от досады качавшего головой, продолжая смотреть на унылые пейзажи разрухи, принесенной гитлеровской военной машиной.
– Куда это мы приближаемся, не знаешь? – старшина вновь обратился к Ивану, пытаясь увести его подальше от печальных мыслей и отвлечь разговором.
Тот повертел головой, оценивая изменения за окном и сказал, наконец, сверкнув глазами:
– Орел! Видно долго стоять будем. Станция крупная, город большой.
– Так, значит, тебе отсюда совсем недалеко ехать осталось? – заулыбался старшина и, начал перемещаться к двери, собираясь выйти из вагона во время намечавшейся остановки.
– Да! Километров сто осталось. Даже чуть меньше, – также с улыбкой на лице ответил ему Шукалов, – сегодня уже дома буду, своих увижу.
– Завидую тебе, Иван Федосеевич! – старшина все еще продолжал делать попытки подбодрить солдата, ставшему его другом за время, проведенное в пути. – А мне еще пилить и пилить до дома.
– За то дом у тебя есть! – парировал ему тот. – Немец до твоих мест так и не добрался. Выдохся!
– Да! Тут мне повезло, – старшина не стал смотреть в сторону товарища, начиная понимать, что чем ближе к своей станции приближается Шукалов, тем больше мысленно погружается в предстоящие труды и заботы, что ждут его с возвращением домой.
– О! Да ты посмотри! – Иван кивнул в сторону появившейся из-за одной из построек разношерстной колонны пленных гитлеровцев, строем ведомой парой конвойных
