про себя, но выражение ее лица осталось непроницаемым.
– Про то, что знаю я, тебе, Чернухина, ведать не положено. Лучше доложи мне, что с приёмом личных дел? Вы разве уже всё закончили? − Хотя вопрос был задан только одной студентке, обе девушки усиленно закивали и задакали. – Ну-ну, – снова не поверила декан. – И всех сумели принять? Или только группу один-один? Я же видела тут утром толпу. Своими глазами видела! − Рита и Катя растерянно заморгали, продолжая оправдываться. – Хм, ну ладно. Всё равно оставайтесь здесь целый день. Никаких выдумок по поводу погоды или больных животов не приму. Знаю я вас: чуть что − махнёте загорать на озеро. А у нас потом недобор окажется. Костину, когда появится, тоже это передайте. − Про недобор декан явно придумала − на протяжении тех семи лет, что она заведовала спортивным факультетом, список желающих поступить в МОГИФК многократно превышал возможности института. Но чем-то же нужно было устрашить студенток? Просмотрев, для виду, несколько папок с личными делами абитуриентов, Горобова строго указала Рите на ногти: – Сегодня же, Чернухина, приведи руки в порядок! А ещё студентка «единички»! На вас молодые ориентируются, а ты, вся такая разукрашенная, сидишь в приёмной комиссии, как в диско-баре.
Рита испуганно спрятала разноцветные ноги под стол и кивнула:
– Да, конечно. Просто… ведь лето. Я думала, можно.
– Думать нужно лучше! Если есть чем. – Наталья Сергеевна умела быть несгибаемой начальницей и врединой. Именно это она прочла в глазах обеих студенток. «Представляю, как они меня сейчас ненавидят. А за что? Порядок должен быть во всём. Иначе завтра все придут сюда в рваных джинсах и цепях, как панки». Про субкультуру Наталья Сергеевна слышала недавно по телевизору и видом её представителей была искренне поражена. Как педагог высшего ранга, она была обязана предупреждать в институте всякого рода отклонения от принятых норм, в том числе и норм внешнего вида. В этой связи декану не раз приходилось отчитывать бесшабашных девиц, позволявших себе слишком откровенные наряды, взбитые клоками прически «бабетты» или неумеренный макияж. К ребятам претензии были в основном из-за выбритых висков, высоких сапог грубой кожи или украшений всякого рода: браслетов, колечек, фенечек. Рядовая выволочка нерадивых проходила исключительно в личном кабинете Горобовой и заканчивалась примерно одними и теми же словами: «Очнись, комсомолец! С таким подходом к собственной личности ты всю советскую культуру профукаешь. А там что? Любовь вместо войны? Татуировки? Наркотики? Свобода во всём? Стыдно!». Опозоренные недостатком комсомольской сознательности, пристыженные напоминанием о погибших на войне дедах и отцах, студенты покидали кабинет декана с одним только желанием: никогда больше не выделяться из общей массы. Это тоже входило в приёмы воспитания молодёжи. «Нам не должно быть всё равно, как ведут себя наши дети. С безразличия начинается хаос», – не раз успокаивала себя Наталья Сергеевна после таких разговоров, сожалея об излишней
