к губернатору, которому представил письменное о сем объявление, и просил принять его в службу и покровительство императора. Губернатор отказал ему принять сие прошение и купно с командующим генералом старался обратить его к должности, уговаривая и советуя дружески, но он не только не хотел внимать благоразумным их советам., сказал им, что он не русский, а грек, и потому ничем российской императрице не обязан и никакому российскому начальнику не повинуется, а притом, ежели захочут употребить над ним какое насилие, то он имеет много людей на своей стороне. После чего собрал к себе, сколько мог капитанов сих судов и матросов, внушая им, чтоб они моим приказаниям никак не повиновались и на суда свои отсюда бы не ходили и знали бы только его одного. Потом, вышед на площадь города, кричал во весь голос, что я хочу отнять его флотилию, что хочу его и людей всех его погубить, что мне прислано от двора пятьдесят тысяч червонных для награждения им, но я оные похитил, присвоив себе, и не дал им ничего, и таковыми разными средствами подвигал их к бунту.
Узнав о сем, я пошел немедленно к губернатору и просил, чтоб повелело было его арестовать… Видя, что не мог словесно убедить губернатора и командующего генерала арестовать его, подал о том письменно ноту, на которую последовало решение удовлетворить мое требование и его арестовать. Созвав потом к себе всех капитанов, требовал от них отзыва, кто повинуется идти в Сиракузы, но как они уже были от него предупреждены внушением, что кто из них будет повиноваться моим повелениям, тот не получит ничего за все время их службы и должной им из призов части. Почти все отказали, исключая, тех, которые я вчерашнего дня под командою Петра Алесизополя отправил в Сиракузы.
…В требовании кредиторов я подозреваю общее с ним согласие. Он и поныне продолжает, будучи под арестом, свои деяния, подает на меня протесты и поощряет своих людей требовать освобождения его…»
Итак, время шло, а Ламбро Качиони сидел под арестом. Друг Качиони Николай Жоржио собрал пару сотен корсаров, чтобы освободить его силой, но Ламбро воспротивился:
– Не хватало нам еще драк со своими! Все образуется.
Капитаны качионовские без своего предводителя тоже наотрез отказывались следовать в Сиракузы, прекрасно понимая, что там у них сразу отнимут патенты. Пришла весна, кончились шторма, и турецкие купцы снова вышли в море. Новости на Средиземноморье распространяются быстро. А потому во всех портах все давно уже знали, что страшный Качиони сидит в тюрьме, а его флотилия на приколе. Теперь турецкие, египетские, далматинские, алжирские и тунисские моряки снова плавали без всякой боязни.
Из Петербурга между тем слали письма, запрашивая, когда же наконец начнется крейсерство против турок. Зборовский нервничал и матерился, так как казенная флотилия все еще не могла выйти в море.
– Освобождайте Качиони! Пусть как можно скорее идет в море и хватает турок за жабры! Потребуйте от него только одно, чтобы отныне он подчинялся во всем адмиралу Гибсу!
Разумеется,
