свободу, я с раннего детства почувствовал, что есть благо более ценное, чем сама жизнь, и более сладостное, чем счастье. Благо это – свобода.
Жил тогда старый капитан по прозвищу Полимантилас, «Куча платков», потому как он все время носил множество платков: один – на голове, другой – под мышкой слева, два свисали у него с шелкового пояса, а еще один держал в руке, чтобы вытирать неизменно потный лоб. Он был другом моего отца, часто наведывался к нему в лавку, вокруг собирались более молодые, отец заказывал для него кофе и наргиле, он открывал свою табакерку, набивал в ноздри табак, воодушевлялся и принимался рассказывать.
А я стоял рядом и слушал. Войны, штурмы, резня. Мегало Кастро исчезал, и передо мной вздымались горы Крита, а воздух наполнялся ревом: ревели христиане, ревели турки, в глазах у меня сверкали украшенные серебром пистолеты. Так боролись Крит и Турция. «Свобода!» – кричал один. «Смерть!» – откликался другой, и кровь ударяла мне в голову.
Как-то старый капитан повернулся ко мне, прищурил глаза, смерил меня взглядом и сказал:
– У ворона голубки не рождаются! Понятно, маленький храбрец?
– Нет, капитан, – ответил я, покраснев.
– Отец твой был храбрецом, и ты тоже вырастешь храбрецом, хочешь – не хочешь!
Хочешь – не хочешь! Слова эти запали мне в душу: устами старого капитана говорил Крит. Тогда я не понял смысла суровых слов, и только много позднее почувствовал в себе силу, которая не была моей, силу намного превосходящую меня, и сила эта направляла меня. Много раз я готов был пасть, но сила эта не позволяла. Силой этой был Крит.
И, действительно, благодаря честолюбию, благодаря сознанию, что я – критянин, благодаря страху перед отцом, мне с детства удавалось превозмогать страх. Вначале я не решался выйти один ночью в темный двор: в каждом углу, за каждым цветочным горшком, у края колодца, затаившись, поджидал маленький волосатый дух с блестящими глазами, но отец пинком вышвыривал меня во двор и запирал дверь на засов. Одного только страха не мог я еще превозмочь – страха перед землетрясением.
Мегало Кастро нередко содрогался до основания, рев доносился из недр земных, земная кора трещала, и несчастные люди теряли голову от страха. Когда неожиданно стихал ветер, так что даже листик не мог шелохнуться, и жуткий гул катился по земле, кастрийцы выскакивали из своих домов и лавчонок, поглядывая то на небо, то на землю, в полном молчании, чтобы ненароком не накликать беду, думали с ужасом: «Будет землетрясение…» и крестились.
Учитель, почтенный Патеропулос, как-то объяснил, чтобы успокоить нас:
– Землетрясение – это сущий пустяк, ребята, не нужно его бояться. Под землей находится бык, который мычит время от времени. А когда он бодает землю своими рогами, земля трясется. Древние критяне называли его Минотавром. Это сущий пустяк.
Такое успокоение учителя только пуще прежнего нагнало на нас
