книга житий святых – «Святое Послание». ΘΕΟΥ ΘΕΑ ΘΕΙΟΝ ΘΑΥΜΑ – «Зрелище Божье, чудо божественное! Камень упал с неба…». И разбился камень этот, и нашли письмена внутри него: «Увы, увы едящему скоромное и пьющему вино в среду и пятницу!» Я хватал «Святое Писание» и, держа его, словно знамя, высоко над головой, стучал каждую среду и пятницу в дома нашего квартала, – к госпоже Пенелопе, к госпоже Виктории, к старой Катерине Деливасилене, – неистово устремлялся внутрь, бежал прямо на кухню, нюхал, что там готовили, и горе, если доносился до меня запах мяса или рыбы: я угрожающе потрясал «Святым Посланием» и восклицал: «Увы! Увы!» И перепуганные соседки ласкали меня, умоляя замолчать. А однажды, обратившись с вопросом к матери и узнав, что, будучи младенцем, я сосал по средам и пятницам, стало быть, пил молоко в эти священные дни, я разразился рыданиями.
Я продал друзьям все свои игрушки и купил на выручку жития святых в книжицах для простонародья. Каждый вечер, усевшись на скамейке во дворе среди базилика и бархатцев, я громко читал о мучениях, которые претерпели святые ради спасения души своей. Соседки собирались со своим шитьем и прочими делами, – кто чулок вязал, кто траву чистил, кто кофе молол, – и слушали. И постепенно плач по мукам и страстям святых поднимался во дворе. Канарейка в клетке, висящей под акацией, слышала чтение и плач и, захмелев от этого, поднимала вверх шейку и принималась петь. И маленький садик с пряностями и виноградными лозами вверху, замкнутый, теплый и благоухающий, представлялся в плаче женщин Святой Плащаницей. Прохожие останавливались, говорили: «Кто-то умер» и шли сообщить печальную весть отцу, но тот только кивал головой: «Ничего не случилось. Это мой сын пытается научить соседок богословию».
В моем детском воображении возникали далекие моря, тайно отправляющиеся в путь корабли, сияющие среди скал монастыри, львы, носящие воду аскетам, а в мыслях у меня были финиковые пальмы и верблюды, блудницы, пытающиеся войти в церковь, огненное оружие, возносящееся в небеса, пустыни, звенящие от женского смеха и стука женских башмаков, и Искушение, которое, словно добродушный Святой Василий, приносило в дар пустынникам яства, золото и женщин, но взгляд оных был устремлен к Богу, и Искушение исчезало.
Быть суровым, терпеливым, презирать счастье, не бояться смерти, желать высшего блага более мира земного, – вот какой голос раздавался неумолчно из этих книжиц для простонародья, наставляя мое детское сердечко. И там же была неутолимая жажда тайного бегства, дальних путешествий и приключений, исполненных мученичества.
Я читал жития святых, слушал сказки и разные разговоры, и все это преобразовывалось, испытывало превращение в душе моей, становясь красочными выдумками. Я собирал соседских ребятишек или соучеников и рассказывал им все это, выдавая за мои собственные приключения. Я говорил им, что только что вернулся из пустыни, где у меня был лев, которого я нагружал двумя кувшинами, и ходил с ним к источнику за водой. Я говорил, что третьего дня видел у нашей двери ангела, который вытащил у себя из крыла перо и дал его
