который подарил сыну. С детства помню, как отец в магазине гордо вытаскивал из внутреннего кармана пиджака портмоне, медленно разворачивал на прилавке, вытаскивал единственную купюру и громко хлопал ею о прилавок, вызывая зависть присутствующих.
По возвращении с войны дед порубил и сжёг все иконы богомольной жены. «Бога нет, – твёрдо заявил он. – Если бы он был, то не допустил бы такой кровавой бойни».
Дед не любил рассказывать о пережитом на фронте, говоря, что это грязь, кровь и вычеркнутые из жизни годы.
В пятидесятых годах работал на мельнице. Мальцами мы любили наблюдать, как крутятся ремни привода от тракторного дизеля к жерновам, и упивались непередаваемым запахом свежей муки. И главным здесь был мой дед, белый от мучной пыли, колдующий над огромными жерновами. Тайком он проносил в карманах муку и отдавал моей матери, чем подкармливал семью. Такие действия могли повлечь тяжкие последствия. Даже за один колосок, взятый с поля, власти запросто могли дать десять лет лагерей.
Дед всю жизнь или воевал, или работал. Тем обиднее было, что, когда в шестьдесят первом году он выходил на пенсию, ему начислили лишь восемнадцать рублей из-за того, что не хватило, якобы, трудового стажа. И деду пришлось продолжить работать.
Я думаю, в преклонные годы он ещё был крепким мужиком. Помню, когда мне было лет шестнадцать (в шестидесятых годах), мы с двоюродным братом, моим одногодком, помогали деду метать сено, и он ещё покрикивал на нас, что слабо подаём навильники сухой травы. Сам он вершил стог, возвышаясь над нами как символ силы и выносливости. В конце концов брату надоели, как он полагал, неуместные указания, и он, изловчившись, ткнул в деда увесистым навильником. Тот не удержался и свергся с трёхметровой высоты. Когда встал с земли, наши уши свернулись в трубочку от многоэтажного солдатского мата.
Умер дед в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году, прожив сложную долгую жизнь.
Отца я плохо помню, так как он умер от туберкулёза, когда мне было четырнадцать лет. Но всё-таки кое-что детское сознание сохранило.
Мои детские воспоминания выхватывают из памяти эпизод, как отец после работы в поле привозил остатки обеда, говоря: «от зайчика». С каким аппетитом я съедал это послание. Я же не знал, что мать специально давала отцу чуть побольше еды. Он ещё умудрялся экономить и без того скромный обед, чтобы я с радостными воплями ел всё, что «послал зайчик».
Отец последние годы трудился на лёгких работах, так как инвалидность из-за прогрессирующего туберкулёза не давала всерьёз окунуться в производство. Туберкулёз он заработал после войны. Мать рассказывала, что основные перевозки в сороковые годы производились на быках. Весной перевозили хлеб. Быки шли через реку. Весенний лёд не выдержал тяжести, и быки провалились. Мой отец, не долго думая, кинулся спасать хлеб и сани с быками. Тогда он заработал двухстороннее воспаление
