что его перетянутые нервы вот-вот лопнут, и хорошо представляя, каково сейчас приходится «тунеядцу», мастер Раус впервые в жизни повысил голос:
– Молчать!
И в придачу потряс кулаками и топнул.
Ударь молния в пол прямо перед ними, домочадцы были бы потрясены меньше. Потом, придя в себя, толкаясь и мешая друг другу, кинулись в разные стороны: жена – к входной двери, сыновья – к лестнице, ведущей в лавку, дочка – к своей комнате…
Удивленно пожав плечами, – с чего бы вдруг такой переполох? – ювелир поспешил обратно, к Тону. Пробегая мимо большого настенного зеркала, он машинально заглянул в него, и ему все стало ясно.
Он с трудом поверил, что мелькнувшее в зеркале побагровевшее, искаженное лицо – его собственное.
– Брат Тон, готов ли ты к великому и священному часу?
– Готов.
– Даешь ли ты слово, что сердце твое чисто, а мысли свободны от всего суетного и недостойного?
– Даю.
– Знаешь ли ты, что ждет мага, сказавшего неправду?
– Знаю.
– Клянешься ли ты открыть все, что предстанет твоему взору, ничего не скрывая и не приукрашивая даже из благих побуждений?
– Клянусь.
Традиционная, освященная веками клятва мага-ясновидца была произнесена. Теперь ничто не препятствовало проведению ритуала.
Подмастерье Тон, он же – маг-практик школы Всемогущего Духа, сидел в углу комнаты, прислоняясь спиной к стене, скрестив ноги и положив левую ладонь на сердце. Правая рука безвольно свисала, и рядом с ней на полу лежали чистый лист пергамента и кусок угля. Глаза – хвала богам, уже не расширенные и не заволоченные кровавой мутью от нестерпимой боли – смотрели прямо на Рауса, но ювелир, а также маг-целитель школы Правильной Жизни, отлично знал, что Тон его не видит. Взор подмастерья был сейчас там же, где и мысли: далеко-далеко отсюда, в невообразимой бесконечности…
– Во имя той Силы, что объединяет и просветляет нас, во имя Высшего Разума, недоступного пониманию простых смертных… – начал говорить Раус, с нескрываемым торжеством чувствуя, как остатки недостойного страха покидают его, вытесняясь потоком чистой и светлой радости, – я прошу тебя, брат: смотри и говори!
И он рывком сдернул вышитый прямоугольный платок, скрывавший магический шар.
Полумрак плотно зашторенной комнаты, освещенной лишь двумя свечами, мгновенно озарился переливающимся волшебным сиянием, в котором смешались все оттенки зеленого цвета, а также мерцали, вспыхивая и угасая, золотистые искорки. А глаза Тона, впившиеся в шар, вдруг стали темно-багровыми, как раскаленные куски того самого угля, к которому потянулись пальцы его правой руки.
– Я вижу… – каким-то неживым, неестественным голосом произнес он, слегка подавшись вперед.
– Что ты видишь, брат?
– Огромный зал… Круглый, в нем множество изумительно
