ты в покое рыжеволосую, Аксель. Мы не помним много чего другого.
Все это Беатриса сказала, глядя в окутанную хмарью даль, но теперь она посмотрела в упор на мужа, и взгляд ее был исполнен печали и острой тоски. Тогда-то – он был в этом уверен, – она и сказала:
– Знаю, Аксель, ты всегда этому противился. Но пришло время снова подумать об этом. Мы должны отправиться в путь, и откладывать больше нельзя.
– В путь, принцесса? Куда же?
– В деревню нашего сына. Это недалеко, муж мой, мы оба это знаем. Даже нашим медленным шагом идти туда не больше нескольких дней, за Великую Равнину и чуть на восток. И весна уже скоро.
– Конечно, принцесса, мы можем отправиться в путь. Это рассказ странницы натолкнул тебя на эту затею?
– Аксель, эта затея пришла мне в голову давным-давно, а рассказ той бедняжки убедил меня, что медлить больше нельзя. Сын ждет нас у себя в деревне. Сколько еще нам заставлять его ждать?
– Принцесса, весной мы обязательно подумаем о таком путешествии. Но почему ты говоришь, что я всегда ему противился?
– Сейчас мне не припомнить всего, что было между нами по этому поводу, Аксель. Только то, что ты всегда этому противился, а мне очень этого хотелось.
– Что ж, принцесса, давай вернемся к этому разговору, когда у нас не будет срочной работы и соседей, готовых назвать нас лентяями. Я пойду. Скоро мы все обсудим.
Но в последующие дни, даже если мысль о путешествии и приходила им в головы, супруги ни разу по-настоящему о нем не заговорили. Всякий раз, когда разговор поворачивался в эту сторону, им становилось до странного неловко, и вскоре между ними, как это бывает между мужем и женой, много лет прожившими вместе, установилось молчаливое согласие по возможности избегать этой темы. Я говорю «по возможности», потому что время от времени у одного из них возникала нужда – импульсивное желание, если угодно, – которой они были вынуждены уступать. Но любые их беседы в подобных обстоятельствах быстро заканчивались уклончивостью или плохим настроением. А когда Аксель напрямик спрашивал жену о том, что сказала ей странница у старого терновника, лицо Беатрисы мрачнело, и казалось, что она вот-вот расплачется. В итоге Аксель стал избегать любого упоминания о незнакомке.
Спустя какое-то время Аксель уже не мог вспомнить, с чего вообще начался разговор о путешествии и в чем было его назначение. Но этим утром, пока он сидел на предрассветном холоде, его память пусть и немного, но прояснилась, и многое вернулось к нему: рыжеволосая женщина, Марта, незнакомка в черных лохмотьях и другие воспоминания, которые мы оставим за пределами нашего повествования. И ему живо припомнилось, что произошло всего несколько недель назад – в то воскресенье, когда у Беатрисы отобрали свечу.
Воскресенье было для жителей деревни днем отдыха, по крайней мере, в том смысле, что им не приходилось работать в поле. Но скотину все равно нужно было кормить, да и других дел хватало, поэтому священник смирился с невозможностью наложить запрет на все, что можно было бы счесть
