всегда изображают большими. Почти на всё окно. Но если приглядеться, можно увидеть крошечные фигурки в стлах и хордах…
– Которые жмутся на уровне их коленей.
– Ага. И смотрят на светителя с обожанием. Помощники. Фиды. Второй сорт. Те, кто доказал лемму или на каком-то этапе прочёл черновик. Никто не помнит их имён, кроме разве что ворчливого старого фраа, который протирает витраж.
– Ты не хочешь быть околенцем.
– Верно. Как так выходит? Почему у одних получается, у других – нет?
– То есть ты хочешь персональный витраж?
– Это бы значило, что со мной случилось что-то интересное, – ответил Джезри, – что-то интереснее, чем сейчас.
– А если выбирать между этим и высоким уровнем хорошина в крови?
Мы подождали, пока большой составной грузотон задом выедет с нашего пути. Джезри всё это время молча думал.
– Наконец-то ты задал интересный вопрос, – сказал он.
После чего стал вполне приятным собеседником.
Через полчаса я объявил, что мы заблудились. Джезри воспринял новость с воодушевлением, будто потеряться лучше, чем найтись.
Мимо прокатило транспортное средство, похожее на коробку.
– Уже третий автобус с детьми, – заметил Джезри. – В твоём районе есть сувина?
– В таких районах нет сувин, – напомнил ему я. – Тут стабили.
– Ах да. Это от старого флукского… э-э… культурные…
– Стабилизационные центры. Но так лучше не говорить, потому что их никто так не называет уже три тысячи лет.
– Понял. Стабили так стабили.
Мы повернули следом за автобусом. Что-то между нами как будто хрустнуло и надломилось. В матике не имело значения, что Джезри по рождению бюргер, а я – пен. Однако стоило нам выйти из десятилетних ворот, этот факт вспух пузырём болотного газа в тёмной воде. Пока мы шли по городу, пузырь рос и минуту назад взорвался пламенем и вонью.
Мой старый стабиль показался мне неряшливым макетом в половину прежней величины. Некоторые классы были заколочены досками – а в моё время там было некуда ступить. Значит, численность населения действительно снижается. Возможно, к тому времени, как я стану прафраа, здесь вырастет молодой лесок.
От здания отъехал пустой автобус. Прежде чем ему на смену подкатил следующий, я успел заметить, как толпа детей, шатаясь под весом огромных рюкзаков, входит в каньон ядовито-яркого света: крытый проход с орущими автоматами для продажи сластей и напитков. Оттуда они понесут свой завтрак в классы, которые мы с Джезри видели через окна: в некоторых все дети смотрели одну и ту же программу на большом экране, в других у каждого была своя панель. В дальнем конце бухала низкочастотными ритмами спортивной программы глухая стена физкультурного зала. Ритм я узнал. Он ничуть не изменился с моих времён.
Мы с Джезри не видели движущихся картин десять лет и несколько минут стояли, как загипнотизированные. Но теперь я сориентировался и, как только сумел растолкать Джезри,
