в котором он ничего не комментирует, а предпочитает пользоваться одним лишь приемом показа с пересказом всех реплик участвовавших в этих событиях людей.
В зависимости от того, какими средствами мы передаем драматическое произведение, оно может в одном случае являться непосредственным изображением событий, происходящих в настоящем времени, а в другом случае представать перед нами как рассказ о событиях, им повествуемых.
Вот почему чтец может исполнять и повествовательные и драматические произведения, а драматический актерский коллектив может исполнять только драматические произведения.
Но эта возможность чтецкого искусства исполнять любые литературные произведения совершенно не означает, что во всех случаях чтецкое искусство достигает одинакового художественного эффекта.
Когда чтецкое искусство исполняет эпические и лирические произведения, оно делает то, чего не может делать драматическое искусство. Совпадение литературных и исполнительских средств в данном случае дает возможность полного художественного обогащения этих произведений литературы живым непосредственным действием рассказа.
Когда же чтец берется за драму, он не только не может превзойти драматическое искусство, но он неизбежно обедняет и драматическое произведение, ибо автор передал его в диалогической форме не от бедности своего ума, неспособного художественно комментировать реплики действующих лиц, то есть сказать все, что он может сказать об этом событии, а в расчете на то, что эти реплики дадут возможность актерскому коллективу развернуть полную жизнь этих людей, что эти люди будут действовать в художественно созданных обстоятельствах места и времени, что, в общем-то, говорить об этом событии будет целый театральный коллектив.
Когда же чтец берется за исполнение драмы, он этим самым как бы обманывает зрителя, выдавая авторскую недосказанность за полноту авторского выражения.
Но как же увязать субъективную устремленность чтеца, воображающего себя театром одного актера и стремящегося не рассказывать, а именно играть все события исполняемого им произведения, с тем эффектом, который объективно возникает?
Да, чтец может представить все, что ему угодно и воображать себя кем угодно, даже театром, но художественный эффект зависит не от его фантазии и даже не от его действий, а от того – каково объективное содержание применяемых им изобразительно-выразительных приемов.
Если он пользуется приемами искусства трансформации, подобно Александру Ваттемару, умудрявшемуся одновременно исполнять 8–10 ролей, моментально переодеваясь за сценой, он действительно достигает эффекта непосредственного показа событий как бы происходящими в настоящем времени.
Но, если чтец все время остается на сцене, если он даже обращается к воображаемому (а не реальному) партнеру, даже, если он меняет на себе какие-то детали туалета, пользуется реквизитом, или даже
