стены кончились, он попросту не вписался в поворот и, запутавшись в собственных ногах, полетел вперед – прямо на человека-птицу, грозя сшибить его с подоконника. По логике, тому следовало бы отскочить, но, к величайшему изумлению Шумского, он и не думал шевелиться – сидел, будто приклеенный! Михалыч всей своей тушей прошел сквозь него. Сосед сообразил выставить руки, и потому не сильно ударился. Ругаясь, как сапожник, а заодно через слово поминая небезызвестную мать, Михалыч пытался вернуться в вертикальное положение. Наконец его ноги таки договорились друг с другом и донесли горе-выпивоху до лифта.
Василий слышал, как стукнулись друг о друга створки, как загудел механизм, увлекающий кабину к верхним этажам, но в отличие от Михалыча не находил сил тронуться с места. Сосед НЕ ВИДЕЛ человека-птицу и НЕ СБИЛ того с места! Более того, сейчас злополучный подоконник вообще опустел, словно сидевший там мгновение назад незнакомец растворился в воздухе или, как вариант, вселился в Михалыча. Но последнее вряд ли: тело соседа даже самый завалящий дух не счел бы пригодным обиталищем. Трудно представить, как там еще удерживалась собственная, Михалычева, душа… Вот кого по-настоящему жалко! Дурацкие мысли сменяли одна другую, появляясь и пропадая, будто их дергали за ниточки, как марионеток в кукольном театре.
– Похоже, меня одолевают галлюцинации, – поставил себе нерадостный диагноз Шумский. – Но почему меня, а не Михалыча?! Это ведь по нему плачет белая горячка!
Выходило и впрямь не очень справедливо.
Никита сидел в своей комнате и размышлял. Целый день ему не давала покоя одинокая квартира наверху – с ней совершенно точно связана какая-то загадка. Никитка даже схлопотал замечание в дневник, потому что «считал на уроках ворон», во всяком случае так показалось учительнице, хотя на самом деле мальчишку заботили совсем другие пернатые – Пес и Ангел, а еще – таинственная дверь. Что-то подсказывало Никите: сам он не осилит разгадку, но просить у кого-либо помощи… Глупая мысль! Это восьмилетний парнишка понимал и сам. Хорошо хоть мама вернулась поздно и потому не стала смотреть дневник, ограничившись лишь вопросом: «Как отучился?» Врать Никита не любил, поэтому неопределенно дернул плечами, стараясь придать лицу выражение, свойственное прилежному ученику, и наморщил нос, отчего веснушки скатились в кучку. Однако маме, судя по всему, было совсем не до него. Она рассеянно кивнула, кожа на ее лбу собралась в морщинки, точно мама забыла спросить еще нечто важное. Через минуту вспомнила:
– Ты ел?
– Чай пил, и бутерброды сделал.
– Ладно, тогда сейчас сварганю на быструю руку что-нибудь более сытное, – мамин голос выдавал озабоченность. Ее мысли явно занимал не Никита, но в данный момент это к лучшему, по крайней мере, расправа по поводу замечаний в дневнике откладывалась на неопределенный срок. Если повезет, то и совсем минует.
Мама неожиданно подошла к Никитке, потрепала его по волосам мягкой теплой ладонью:
