произнес Никита и заметил, что обстановка изменилась.
Стол и пространство над ним как будто разделилось надвое: теперь со стороны Ангела стоял день, купавший цветущую вишню в солнечном свете. Здесь пели птицы, легкий ветерок тянул за собой вереницу сладковатых ароматов, пахло распаренной землей, смолой и цветами. Со стороны Пса господствовала ночь – непроглядно беззвездная, пугающая, лишенная запахов и звуков. Вишне тут, наверно, не нравилось, потому что она горестно никла и усиленно роняла на деревянную столешницу лепестки, точно плача о своей участи. Едва коснувшись грубой поверхности, те моментально превращались в мотыльков и, вспорхнув, улетали в разлитый над Ангелом полдень.
– Ну что, видел дверь? -Отвлекся от карт Ангел.
– Видел, только за нее не попасть, – с досадой признался Никита. -А за ней что-то есть!
– Конечно, как же иначе! За любой дверью непременно что-то да есть! – Согласился Пес, подкидывая своему сопернику нахально ухмыляющуюся пиковую даму. Тот невозмутимо приложил ее козырным червонным тузом и отправил в отбой.
– Как мне туда войти?! – Задал мучивший его вопрос мальчишка.
– Луна подскажет, – загадочно ответил Ангел. – Скоро как раз майское полнолуние!
Он отвернулся, и Никита понял, что большего ему не дождаться. Зато золотистый песий глаз глянул лукаво, с прищуром. Посреди этой позолоты торчал неподвижный зрачок формой напоминающей пиковую масть – он выглядел как деталь орнамента, вышитая гладью.
– Что людишки-то? Теряются?
– Ага, – вздохнул Никита. – Никого не находят. Мама перед сном по телевизору про них смотрела.
– Ну-ну! – Черный Пес облизнулся с видимым удовлетворением. – Так им и надо: сами виноваты!
– Почему сами? – Не понял Никита.
Ответа он не дождался, зато вдруг осознал, что на ангельских крыльях значительно прибавилось черных перьев. Это его встревожило: неужели победа за Псом? Почему-то мальчишке не хотелось такого поворота событий.
Василий угадал: за стеной бушевала нешуточная буря. В основном, ее подогревала Михалычева половина («Ну и шальная тётка» – не удержался от ремарки журналист). Сам же Михалыч по большей части блеял что-то невнятное, хотя, судя по его состоянию, кое засвидетельствовал Шумский, говорить членораздельно ему не придется как минимум до утра. Вопли неслись один за другим, гвоздиками вонзаясь в мозг, ей богу, он уже похож наспину дикобраза! Пользуясь тем, что Михалыч не может толком ответить, супруга разошлась по полной программе: костерила его, на чем свет стоит да еще зачем-то приплела не только нелестную биографию всех Михалычевых родственников, но и их собственного ребенка, который, как понял Шумский, умер в раннем детстве. Кажется, жена винила в этом своего непутевого алкоголика, мол, не доглядел, вот малютка и утоп. Тут женщина захлебнулась слезами и просто завыла. А Михалычу совсем нечем было крыть…
– Надо же, они, оказывается, сынишку потеряли, – произнес расстроившийся
