вам… Я не могу молчать! Лишь увидев вас, я больше не мог спать, есть, и думать о чём-либо другом!
– Милый Пётр Семёнович, – Анна едва удерживалась от смеха, – наверное, с моей стороны не будет большой самонадеянностью сообщить вам, что сердце моё несвободно! И едва ли я имею право выслушивать ваши признания – хотя это большая честь!
Брови юноши взлетели; казалось, он готов расплакаться.
– Это значит… Вы уже любите кого-то?
– Да! – подтвердила Анна. – Более того: моя душа и сердце отданы ему раз и навсегда.
Петруша потерянно опустился на стул, на котором обычно работала Клавдия. Затем он вскочил, прошёлся по комнате, зачем-то трогая мебель рукой: шифоньер, овальное зеркало на стене, рабочий стол, маленькую железную печурку…
– Вы знаете, здесь раньше жил мой старший брат? – спросил он. – Он единственный из всей семьи, кто не смеялся над моим увлечением… А потом он уехал. Маменька меня никогда не поймёт, а отец… Ну, словом, я ужасно одинок! Теперь появились вы; я думал… Я надеялся, чёрт возьми, что вы не станете смеяться надо мной! Ваше лицо, ваши глаза – это…
Он задохнулся и умолк, глядя на Анну страстно, и с мукой, затем встал и потерянно направился к двери.
– Обождите, Пётр Семёнович, мы ведь не договорили! А какое же у вас увлечение?
Петруша остановился.
– А вы не будете смеяться, и, подобно матушке, говорить, чтобы я лучше занялся делом?
– Честное слово, не буду! – заверила его Анна.
– Тогда подождите!
Петруша стремительно бросился вниз по лестнице; Анна, перегнувшись через перила, слышала, как он выбежал в кухню, отворил дверцу в полу и спустился в погреб. Через несколько минут шаги юноши снова зазвучали на лестнице.
– Вот. Это я начал, когда увидел вас.
Это была искусно вылепленная из глины женская головка – повернув её, Анна в изумлении узнала себя! Умелые, чуткие руки сотворили из послушного материала настоящее произведение искусства. Анна взяла изделие в руки и встала перед зеркалом: да, получилось отменно! Пухлые губы с лёгкой усмешкой, высокие скулы, миндалевидные глаза, маленький изящный подбородок…
– Это замечательно! – искренне сказала она. – Пётр Семёнович, вы настоящий талант! Где вы учились?
Петруша посмотрел на неё с крайним удивлением.
– Вы… не шутите? – запинаясь, спросил он. – Не дразните меня?
Выяснилось, что Пётр Семёнович никогда нарочно не занимался лепкой и скульптурой; лишь в театральной школе немного пробовал, да толком ничего не освоил, так как был исключён.
– Да вам нужно поступать в Академию художеств, в скульптурный класс! А то ведь такие способности пропадают!
Тем же вечером за ужином, на совете, состоявшем из Арины Ивановны, Петруши, Анны с Клашей и хозяйских дочерей было решено, что Петенька станет поступать в Академию художеств на казённый кошт.
