возили почту, так и будем возить, а кого приставили к золоту, тот так и будет его считать. Наше дело маленькое.
– Все-таки как насчет префекта? – не унимался центурион. – А вдруг эта дикарка и ему дала отведать любовного напитка? Как же он потом жил? Свихнулся от любви, я полагаю? Или нет?
– Префект принял ее обратно, – подал голос Ларций.
Все повернулись в его сторону, глянули с любопытством.
– Деньги растратила, дом заложила, – объяснил Ларций, – потом явилась к префекту и взмолилась – пусти, мол. Знаете, у Эзопа басня про стрекозу и муравья?
– Как же, слыхали! – подтвердил центурион. – «Я все пела, я все пела, так поди же попляши».
– Точно, – кивнул Ларция. – Только в отличие от Эзопа глупый муравей пустил ее в дом. Теперь живут.
Вояка, не скрывая восторга, хлопнул себя по коленям.
– Ну и молодец! Это я понимаю! Меня однажды тоже напоили. Утром просыпаюсь, а со мной такая краля лежит.
Он задумчиво, с тоскливым выражением на лице покивал, потом натужно добавил:
– Было дело… Мать прибежала, жена, братья. Все кричат, жена заламывает руки – изверг, кого ты привел в дом?! Ты позоришь семейную постель! Пришлось расстаться, иначе бы из армии выперли. Это я очень хорошо понимаю.
Квестор, выпустивший из рук внимание слушателей, встрепенулся:
– Сравнил! Ты и племянник императора. Да его из-за этой шлюхи власти над всем миром могли лишить!..
– Иди ты!.. – внезапно обозлился центурион. – А меня вот этих фалер, – он указал на наградные медали, нашитые на кожаный панцирь. – И что?!
В ту ночь Лонг так и не смог заснуть.
Прикидывал так и этак.
О плебс, зловонный твой язык!.. Чего только об Адриане не болтают! Спит с императрицей, с императорской племянницей, с любимчиками императора! Всех, видите ли, окрутил, всех заставил предаваться разврату!
Вспомнился Адриан.
Ларций, в отличие от старшего квестора, никогда не был близок с императорским племянником. Наоборот, тот откровенно раздражал его. В своем отношении к «молокососу» и «щенку», как называли его окружавшие императора закаленные в боях военачальники, Ларций был неодинок. В первые годы царствования Траяна высшие офицеры и сановники, исключая Аттиана, откровенно третировали молокососа. Императору было не по душе увлечение воспитанника всем греческим, его военачальники открыто смеялись над такой странной для римлянина привязанностью. Личный архитектор императора Аполлодор высмеивал претензии Адриана в области архитектуры. Его намерение построить в Риме какое-нибудь дерзкое до оторопи, незабываемо-эпохальное сооружение ничего, кроме язвительной оценки и желчных замечаний, у императорского архитектора не вызвало. Философу и ритору Диону Златоусту претили его стихи на греческом, претенциозные по форме и «приземленные» (как выражался философ) по смыслу. Отцов-сенаторов настораживало увлечение императорского
