хотя бы теплее. Тепло Ран любил, а его зверь – еще больше.
«Скажи ему», – велел Второй и сразу отступил, снова став ехидным Первым. «Хочу увидеть его лицо», – добавил тот.
– Пап, это мое последнее дело.
Говорить «папа» или обращаться к старшим родственникам на «ты» было не по этикету, но Ран решил поступиться им, надеясь хоть один чертов раз поговорить по-человечески.
Оторвавшись от записей, отец смотрел на сына всего секунду, не больше: достаточно для него, чтобы понять, что это не бунт, а заявление о смерти.
– Хорошо. Выполни его как полагается.
Первый скривился, рванул вперед, зарычал. Отец не повел и бровью – к проявлениям зверя он давно привык. Сделав глубокий вдох, Ран заставил Первого вернуться на место, но и у него из горла рвался рык.
Есть личное, а есть долг, и верно чувствуя границу между ними, точно это было инстинктом, отец всегда знал, как отделить одно от другого. Хотя что там отделять – все его личное умерло двадцать четыре года назад, и тогда свою жизнь он положил на алтарь служения дому: но не людям, а фамилии.
У отца была любимая жена, которая подарила ему наследника – Рема, но умерла при родах. И была вторая, из хорошей семьи, с хорошим приданым. Твердой рукой она вела хозяйство, а ее сын всячески старался угодить отцу, но любви у того не стало больше ни к ней, ни к нему. Ран всегда знал, что ему не дотянуться до Рема, и, конечно, ответ отца удивить не мог – хотя удивиться так хотелось.
– Как и всегда.
Ран встал, когда отец елейным голосом спросил:
– Разве я тебя отпускал? – он смотрел, склонив голову набок.
– Да, отец, что-то еще?
– Не забывай про правила, Киран. Ты можешь уйти, только когда разрешит глава семьи. Теперь ты свободен.
Семьи? Ран оставил и ухмылку, и вздох при себе, но Первый взвился: снова из горла вырвался рык, а губы против воли разъехались, по-звериному обнажая зубы.
Ран вышел, и по ту сторону на него лавиной хлынули воспоминания: как растет смуглый черноволосый мальчишка, но не меняется клетка, как его способность превращаться в зверя развивают и контролируют, а потом дополняют новой и как он все скалится и рвет цепи подобно волку, которого всегда вспоминал. Итог у них был схож: один стал трофеем в пышном зале, а другой – строчкой об успешно выполненном деле. Ран знал, что через месяц и он превратится в строчку, в трофей.
2.5. Покой и свобода
Рейн ненавидел революционеров, и это было мнение того, кто двадцать лет назад устроил революцию. Оказалось, когда стоишь у власти, все видится с другой стороны. Раньше борцам с Ири, сражающимся за независимость острова, он сочувствовал. Сейчас – видел угрозу: сепарация означала минус пять миллионов человек, тысячи гектаров урожайных полей и семьдесят процентов поставок древесины.
Открылась дверь зала. Голос секретаря ударился о высокие мраморные потолки и перешел в эхо:
– Кир Л-Арджан, к вам Киро и Лито.
Выступив
