на уговоры доктора Фаррелла. Неудивительно, что ни одна, ни другая имен не припоминают.
– Я… Я опять не могу заснуть. А медсестер нигде нет. Сестринская закрыта, и я подумала…
Прямо за темноволосой женщиной появляется и Питер. Первое, что замечает Лори, – его бледно-голубую рубашку с двумя расстегнутыми верхними пуговицами и черный развязанный галстук, безвольно болтающийся на шее. Его взгляд мгновенно меняется, и из Питера он мгновенно превращается в доктора Фаррелла. Он что-то шепчет женщине рядом, и та возвращается в кабинет.
– Что-то случилось?
Лори неуверенно опускает голову, понимая, что ее присутствие здесь неуместно до высшей степени неловкости.
– Я не могу заснуть, – Она делает короткую паузу, чтобы собраться с мыслями и все же произносит: – Можно с вами поговорить? Я знаю, уже поздно, но днем…
Питер к этому моменту уже завязывает галстук, и от Питера больше не остается ничего.
– Проходи.
Лори проходит в кабинет, но поднять головы так и не решается. Она замечает, как женщина в белом платье поправляет колготки и надевает туфли, а еще замечает, как на столе тлеет недокуренная сигарета.
– Я прошу прощения за все, что тебе довелось увидеть.
– Это я должна извиняться. Ваш прием давно закончился.
Он убирает в раковину два бокала, в сервант ставит наполовину опустошенную бутылку вина, разбирая всю рабочую романтику по кускам.
– До завтра.
– До завтра.
Питер кивает, и женщина в белом уходит, плотно закрыв за собой дверь, и теперь кабинет вовсе не отличается от того места, куда Лори ходит почти каждый день. Разве что только за окном сейчас темно, и лица доктора Фаррела в таком свете она ни разу не видела.
– Тебя беспокоит что-то еще?
– Я не могу уснуть. Сегодня днем меня не звали на капельницы, и ночью… Ночью все было прекрасно. Но у меня есть один вопрос. Это вы забрали мой дневник?
Питер приподнимает ручку и снова опускает на стол в попытке уравновесить растерянность со спокойствием.
– Да, это так. Его нашла уборщица и передала мне. Но прошло уже два дня, почему ты спрашиваешь только сегодня? – этим вопросом он хочет обрубить возможную кучу претензий, но их, кажется, и не будет.
– Я не знаю. Просто… Я не знаю, имею ли право так говорить, но это личное.
– Это определенно так. Понимаешь, эта вещь сумела восстановить пробелы во многих других вещах, включая даже пару вопросов со стороны полиции, но это мы с тобой обсуждали. В том числе она помогла и мне развеять определенные сомнения по поводу твоего диагноза. И завтра, если бы ты не оказалась сейчас здесь, я бы серьезно с тобой поговорил об этом. Здесь не может быть секретов, а если они и есть, то рано или поздно
