– он двигается неуверенно. Значит, до моего появления он ел в другом месте. Надо будет спросить. На столе десяток столовых приборов, которые я не узнаю. Как правильно ими пользоваться? Что будет, если неправильно? И тут я получаю ответ на свой вопрос.
Остановив меня жестом, мальчик берётся за какую-то вилочку. В следующее мгновение его будто встряхивает, а я вижу глаза Гри’ашна, полные боли. Опять испытания? Ещё несколько раз его так встряхивает, и мне становится страшно. Ему же больно, я вижу, а он не то что не кричит, но даже и звука не проронил! Неужели это можно терпеть? Желая проверить, я берусь за ложку и… больше ничего не помню.
Открываю глаза, обнаружив себя на полу. Гри’ашн очень осторожно пытается привести меня в чувство, с тревогой оглядываясь. Наверное, он не зря так, значит, нужно встать, но я не могу. Руки и ноги очень слабые и не слушаются. Этот факт меня пугает ещё сильнее, я начинаю дрожать, но Гри’ашн с трудом берёт меня на руки, усаживая на необычного вида стул. Тут я только понимаю, что стулья тут какие-то витые и сидеть на них не очень удобно, расслабиться невозможно.
В следующее мгновение происходит что-то совсем невероятное – Гри’ашн зачерпывает непонятное варево, пробует его и протягивает ложку ко мне, будто желая меня покормить. Мои руки висят вдоль тела, я не могу сама их даже поднять. Наверное, поэтому он так? Я не думаю, что Гри’ашн хочет меня отравить, но зачем он так делает? Не понимаю. Я аккуратно слизываю чуть тёрпкую нежную массу с незнакомым вкусом и… Тут Гри’ашн будто бьётся в конвульсиях и падает лицом в тарелку, лёжа без движения. Нас отравили? Он умер? Значит, сейчас умру и я?
Я зажмуриваюсь, дрожа от ужаса, но ничего не происходит, а Гри’ашн через некоторое время поднимает лицо, часто дыша, как маленький зверёк. В его глазах – отражение такого же страха, как и у меня. Если он жив, что это было?
– Н-наказали… – чуть заикнувшись, тихо объясняет он. – Н-нельзя т-так д-делать… – наверное, моё лицо очень уж красноречиво.
– Ты не умрёшь? – очень тихо спрашиваю я.
– Б-бывало и ху-хуже, – говорит он, отчётливо заикаясь.
Тут я понимаю: я обречена. Мне никогда не стать богом, да и вряд ли это – обычное обучение. Я осознаю: отныне в моей жизни будет только боль, страшная боль, и ничего другого. Как же я хочу умереть!
С трудом найдя в себе силы, я, глядя на пожертвовавшего собой ради меня мальчика, начинаю медленно есть. Варево уже не кажется нежным. Оно, будто песок, с трудом протискивается в глотку, а мне опять страшно, отчего попадать в рот ложкой сложно. Я промахиваюсь, попадая то в нос, а то и в глаз. В груди горячо, как будто меня на плиту посадили, было так один раз в детстве. Почему я тогда не умерла?
Закончив, с грехом пополам с едой, я поднимаюсь из-за стола. Стою я, правда, так себе, комната явственно качается, но Гри’ашн поддерживает меня.
– Пойдём, погуляем, – предлагает он мне.
Я вскидываю на него глаза – ведь я даже стою с трудом, какое уж тут «гулять»? Но, видимо, Гри’ашн знает,
