Неаполе мы остановились в отеле «Везувий». Жара стала нестерпимой, и я отказывался выходить на улицу до наступления вечера. Профессор, у которого в городе имелось множество знакомых, проводил дни в их обществе, в то время как я сидел в гостинице. В конце дня, когда температура становилась не такой испепеляющей, я садился на балконе и развлекался, разглядывая прохожих. Бывало, перекидывался с ними несколькими словами, но мои слабые познания в итальянском не позволяли продолжать разговор. Однажды перед гостиницей остановился фиакр, из которого вышли две дамы. Я окликнул кучера, симпатичного молодого человека, сносно понимавшего французский, и поведал ему, что смертельно скучаю и хотел бы осмотреть Неаполь ночью. Он предложил себя в качестве гида на этот же вечер и сказал, что заедет за мной в 11 часов. В это время профессор уже крепко спал. Кучер прибыл вовремя. Я на цыпочках вышел из своего номера и, не заботясь о том факте, что в карманах у меня нет ни гроша, сел в коляску – и мы отправились в путь. Проехав по нескольким пустынным улицам, итальянец остановился перед дверью дома в каком-то темном переулке. Войдя в дом, я удивился, увидев целую коллекцию чучел животных, в том числе большого крокодила, подвешенного на веревках под потолком. На секунду у меня мелькнула мысль, что мой гид привез меня в музей естественной истории. Свою ошибку я понял, увидев идущую ко мне вульгарно накрашенную толстуху в фальшивых драгоценностях. Салон, в который она нас привела, был обставлен большими диванами, обитыми красным плюшем; стены увешаны зеркалами. Я был несколько смущен, но мой кучер, чувствовавший себя совершенно непринужденно, заказал шампанское и уселся рядом со мной, в то время как хозяйка заведения расположилась на другом краю дивана. Перед нами, в атмосфере, насыщенной запахами пота и дешевых духов, дефилировали женщины. Они были самых разных цветов кожи, вплоть до негритянок. Некоторые совершенно голые, другие одеты баядерами, матросами и маленькими девочками. Они вышагивали, виляя бедрами и бросая на меня призывные взгляды. Мое смущение росло, даже переходило в испуг. Кучер и матрона много пили, и я тоже принялся пить. Время от времени они меня обнимали со словами: «Che bello bambino!»[35]
Вдруг дверь открылась, и я окаменел, увидев моего профессора! Хозяйка бросилась к нему и стиснула в объятиях, как давнего друга дома. Я попытался спрятаться за спиной кучера, но дон Адриано уже заметил меня. Его лицо осветилось широкой улыбкой, и, подбежав ко мне, он пылко обнял меня, восклицая: «Дон Феличе! Дон Феличе!» Очевидцы этой сцены в изумлении уставились на нас. Первым пришел в себя кучер. Он наполнил бокал шампанским и встал со словами: «Evviva! Evviva!»[36]Мы стали предметом бурной овации.
Не знаю, в котором часу завершился этот вечер, но на следующий день я проснулся с сильной головной болью. С этого дня я больше не оставался в одиночестве в гостинице. Во второй половине дня, когда жара становилась менее сильной, я отправлялся с профессором по музеям, а с наступлением темноты мы начинали ночную жизнь в обществе любезного кучера.
Какой красивый мальчик! (
Ура! Ура! (
