style="font-size:15px;"> – Не вздумай дурить!
– Тут по одному только можно идти, – я кивнул в сторону коридора.
Первым пошел я. Сразу за мной, уперев ствол мне в спину, топал голубоглазый. Он же и светил через плечо. Двое других мародеров шли следом.
– Да… красиво тут… – Артур Николаевич разглядывал карстовые сталактиты на потолке. И зря. На тропинку надо было глядеть.
Я тяжело вздохнул, мысленно перекрестился и… порвал правой ногой тонкую подкопченную на зажигалке проволоку. Две чеки от двух гранат РГД5, приклеенных к стенам, выскочили и, зазвенев по камням, упали вниз. Голубоглазый дернул фонарем, закричал: «Растяжка!»
Три.
Я обернулся, посмотрел в расширенные зрачки главаря.
Два.
Прошептал:
– Боже! Спаси и сохрани!
Один.
Бандиты дернулись обратно, и тут хлопнули запалы. Раздался спаренный взрыв. Я умер.
Очнулся мгновенно, будто кто-то включил свет. Только что я чувствовал, как осколки гранат разрывают мое тело, и вот я лежу на чем-то мягком. Рывком сажусь, оглядываюсь. Огромный войлочный шатер. Внутри темновато, но рядом со мной стоит жаровня, в которой тлеют угли. Дую на них, подкидываю рядом лежащие щепки. Становится светлее. Я еще раз оглядываюсь. На полу шатра пушистые восточные ковры, несколько низеньких столиков с иконами, коробки какие-то. В изголовье – отделанное серебром седло.
В груди гулко бьется сердце, вдруг становится резко душно. Я тру лицо руками, пытаясь прийти в себя. Я точно умер. Убит взрывами гранат. И вот я в каком-то шатре, голый. Разглядываю свои ноги, а затем руки. Постепенно, не сразу, приходит понимание. Тело не мое. Молодое, заросшее волосом. Где стариковский варикоз? Где морщины?
Пошатываясь, встаю, подхожу к столику. Среди икон вижу небольшой, плохо сделанный портрет молодого человека в парике. Сзади накарябано «Павелъ I». Трясу головой. Наверное, это бред умирающего. Я не сразу погиб от взрыва, и теперь у меня предсмертные галлюцинации. Но почему такие достоверные? Чувствую запах навоза, дыма от жаровни…
На столике также лежит старинное зеркальце с деревянной ручкой. Беру его, разглядываю себя. Мужчина. Лет тридцати. Строгое лицо в густой черной бороде. Волосы подстрижены под горшок. На лоб зачесана челка, а между крутыми пушистыми бровями – глубокая складка. Глаза серые, запавшие.
Кладу зеркало, рассматриваю тело. Мускулистое, поджарое. На цепочке висит золотой крестик. Под сосцами груди два странных шрама. Шрама?! Тут на меня обрушивается понимание. Такие шрамы были у Праотца. Емельян Иванович показывал их казакам, когда объявил себя императором Петром III. Дескать, это особые царские знаки. Казаки поверили.
С трудом удается удержаться на ногах. Меня ведет, делаю, словно пьяный, несколько неловких шагов по шатру.
Я в теле Емельяна Пугачева! Горло сдавливает от нахлынувших чувств. Всю жизнь посвятил делу рода, и вот теперь что? Получил награду. Или проклятие? Меня ждет четвертование…
