рубашку. На ноги наматываю обычные портянки. Затем приходит очередь темных штанов и зеленого, старинного кафтана с бархатной выпушкой. Натягиваю красные сафьяновые сапоги с загнутыми носками. Самый шик!
Иван помогает повязать мне красный же кушак и подает искусно украшенную серебром саблю. Холодным оружием я владею хорошо. Отец учил сабельному бою, дед… Все мужчины в роду умели рубиться. Последним надеваю мерлушковую с красным напуском шапку-трухменку.
Мы вместе выходим из шатра. Спиной ко входу сидят несколько казаков, точат кинжалы. Похоже, что охрана. Я втягиваю носом воздух. Прохладно. Градусов пять, не больше. Небо серое, тяжелое. Облака придавили землю. Вокруг, насколько видно, неровное поле. Стоят шалаши, юрты… Между ними бродят люди, овцы, собаки… Горят костры, жарятся целые туши быков. На меня накатывает чувство нереальности происходящего. Я столько знаю про эту эпоху и патриарха рода – и вот глаза отказываются верить увиденному. Такое ощущение, что я на костюмированных съемках исторического фильма.
– Видишь, глаз у меня кривой? – я слышу разговор казаков, что сидят спиной к шатру. Крупный, с покатыми плечами мужчина, вжикая клинком по точильному камню, рассказывает: – Это все мой бывший барин.
Я подмигиваю Ивану, прикладываю палец к губам. Почиталин понятливо кивает.
– А все за что? – продолжает, ожесточившись, казак. – Барин пьянствовал с голыми девками в бане. А я, парнишка, в щелку, через дверь подсматривал. Я при хозяине тогда подавальней жил, трубку табаком набивал. Матерь моя тоже при барине. Прачка. Вдруг барин приметил меня, выскочил! Схватил за волосья. В прихожей цветок дивный стоял. Он вытащил из плошки палочку – цветок к ней подвязывали, бряк меня на пол! Сел на меня да вострым-то концом палочки тырк-тырк мне в глаз! Орет матерно: «Мне такие-сякие глазастые не нужны!» Я тоже заорал и чувствий порешился. Уж дюже больно! Вспомню – о сю пору мурашки по спине. Очнулся – мамынька прибегла, барина по рылу. Тот свалил ее, топтать зачал. А она пузатая… Скинула мертвенького брата, померла.
Я приглядываюсь к рассказчику. Одноглазый в свите Пугачева тоже был один. Тимофей Мясников. Начальник гвардии – самых лучших и умелых яицких казаков. До конца верил в то, что Емельян – Петр III, взошел вслед за ним на эшафот.
– Этих бар на березах нужно вешать! – выкрикнул молодой казак, втыкая кривой бебут в землю. – Ироды бездушные.
– Дай-то срок, перевешаем, – хмыкнул Мясников, поправляя черную повязку на глазу.
Я тихонько вздохнул. Народное восстание Пугачева случилось не просто так. Во времена царствования Екатерины II гнет аристократии достиг небывалых в истории величин. Помещики постоянно увеличивали сумму оброка и размер барщины. Летом крестьяне работали по шестнадцать, зимой по двенадцать часов в день. На многих мануфактурах и заводах работали в две смены, днем и ночью. На крестьянском наделе, от двух до трех десятин на человека, крепостные могли работать только после того, как удовлетворяли все возраставшие потребности помещиков. Несмотря на то,
