сетку елееле, а Паша, пораженный увиденным, стоял и во все глаза смотрел, как из воды появляются новые и новые стерляди. За свою жизнь, хотя и прожил он ее на берегу этой самой реки, не доводилось ему видать такого – про «золотую» рыбку только говорили, но чтобы ловить!..
– Чего смотришь, гармонист? – Степан на миг обернулся, не прекращая работать руками. – Бери ведро и вынимай! Да сеть смотри не порви, – в голосе механика появились командирские нотки, но Паша не ощутил никакого протеста: жесткий голос механика Степана Алексеевича стал голосом главаря, чей приказ является законом для трусливой душонки, способной на пакость, если ее только прикроют…
Привалов, не ожидавший такого результата и пошедший на браконьерство из удальства, тоже притих. Его вновь начинал бить нервный озноб, и он принялся вынимать сеть проворнее. Саша не пытался считать сумму штрафа – она получалась огромной, и ему не оставалось ничего лучшего, чем торопиться и надеяться, что все сойдет с рук. Мысленно он проклинал и Степана, и этого заморыша Макуху, но бросить их и уйти не мог, сбитый с толку жесткими интонациями механика.
Но то, чего каждый в отдельности ждал и боялся, случилось: издалека послышался шум лодочного мотора. Троица тотчас насторожилась и замерла.
– Лягемте, ребята, на землю-матушку, и если кто пикнет али сказать что захочет… Молитву читать можно, но негромко!
Дядя Степа не очень ласково подтолкнул Пашу, и они метнулись в разные стороны, распластываясь на земле. Тот, кто ехал в лодке, вдруг сбросил газ, и Паша с Сашкой испытали в этот момент ощущение наступившей пустоты, безразличного отчаяния и сознания своей беспомощности. А Степан Алексеевич, разом окаменев, размышлял, как могли их засечь в такой темноте.
«Агитационный» стоял за мыском, и вряд ли можно было его увидеть, двигаясь с той стороны реки, откуда появилась моторка. Двигатель тем временем, тихо поурчав, замолк вовсе. И неизвестно, кто находился в лодке, но тем, кто был на берегу, казалось, что их прощупывают чем-то жарким и горячим, отчего лица покрылись холодной испариной, а удары сердца громко отдавались в барабанных перепонках.
Ожидание затягивалось. Темный силуэт лодки стал уже различим в рассеянном ночном свете. Вырисовывались и две человеческие фигуры, всем своим видом и настороженностью говорящие, что они внимательно слушают и им достаточно одного звука, чтобы наброситься, скрутить руки, задержать… – ночью каждый шорох далеко разносится по спящей реке. Степан услышал, как бьют хвостами стерлядки, что остались брошенными вместе с остатком сетки на мелководье. Он понял, что попадется на этот раз крупно и не только со штрафом – дело пахло сроком! Да на беду, еще рыбы угораздило целую пропасть…
– Гаврилыч, погнали на Барсучью! Здесь, кажись, тихо, – сказал кто-то в лодке, и сразу вжикнул звук заводимого «Вихря».
Когда шум мотора сравнялся с комариным писком, дядя Степа встал, отряхнулся и пошел к сетке. За ним вскочил Сашка и бросился бегом помогать ему.
