наконец.
– Я совсем ничего о вашей жизни не знаю, – вздохнула она.
– А вам хочется знать?
– Мне хочется понять, есть ли в ней место для меня.
– Сейчас я с недоумением думаю: неужели в ней есть место для чего-то еще?
– Но это пройдет. – Вероника улыбнулась и поцеловала короткую резкую морщинку в углу его губ. – Вы вернетесь к своей жизни, и все станет для вас иначе.
– Послушайте, Вероника. – Он повернулся на спину и быстрым движением привлек ее к себе так, что голова ее легла на его плечо. Теперь она не видела его глаза, но… Она все равно видела их. – Послушайте, – повторил он. – И прошу вас, поверьте мне. Теперь я должен вернуться в Польшу. Но через месяц буду в Минске. К тому времени найду жилье. И если вы согласитесь делить со мной кров, это и будет моей жизнью.
Виском она слышала биенье его сердца. Гулкое, будто удары молота.
– Расскажите мне о себе хоть что-нибудь, – жалобно попросила Вероника.
– Не хотите покупать кота в мешке?
Улыбку его она не видела, но тоже расслышала, как и сердце.
– Я не торгуюсь, – ответила Вероника.
– Это довольно безотрадная история, – нехотя произнес он.
Она подняла голову с его плеча, чтобы видеть его глаза по-настоящему, не в мыслях, и спросила:
– Как же вы предлагаете мне делить с вами кров, если даже ею не хотите поделиться?
– Что вас интересует?
Его глаза снова стали холодны.
– Вы говорили, что в Ракове родились…
– Да. При одном из раковских имений.
– При?..
– Мать была крестьянка, взяли в маёнток прислуживать. То есть она тогда еще не матерью была, а девчонкой. Заехал в гости хозяйский племянник. Возвращался к себе в Москву из Парижа, из свадебного путешествия. Наличие молодой жены не помешало мимоходом попользоваться хорошенькой горничной. Через три дня молодожены уехали. Вскоре выяснилось, что горничная беременна. Таких историй тысячи. Ничего, достойного вашего внимания.
– Простите, Сергей Васильевич, – тихо сказала Вероника. – Если вам тяжело об этом вспоминать…
– Нисколько не тяжело. Хотя не могу сказать, что приятно. Но вы действительно вправе знать все эти неприглядности. Горничную отправили обратно в деревню. Когда она родила, пани написала о случившемся казусе московскому родственнику. Тем более что сомневаться в его отцовстве не позволяла моя внешность. Все эти подробности, которые женщины каким-то непонятным образом различают в младенцах – нос, глаза. Ответа не пришло. Ну, на нет и суда нет. В маёнтке о моем существовании забыли. Правда, ксендз выучил грамоте и счету. Это оказалось кстати: когда мне исполнилось восемь лет, папаша Артынов явился из Москвы и сказал, что забирает меня с собой.
– Как забирает? – обескураженно спросила Вероника. – А ваша мама?..
– Ее никто не спрашивал. Да она и рада была от меня избавиться. К ней как раз посватался
