левого ровика за нишей со снарядами высовывалась голова в косо державшейся на одном ухе засыпанной землей шапке. Голова покачивалась на длинной шее, выпуклые глаза мерцали возбуждением, призывом – это был командир второго орудия младший сержант Чубариков.
– Товарищ лейтенант, к нам!.. К нам прыгайте!
– Товарищ лейтенант, к нам! Разведчик у нас!..
– Что? – крикнул Кузнецов. – Почему прицелы не сняли? Без прицелов думали стрелять?
– Товарищ лейтенант, раненый он. Разведчик тут в ровике! Оттуда пришел… Раненый он…
– Какой разведчик? Вы что, контужены, Чубариков?
– Нет… Чуток ухо свербит. Оглушило вроде… А так – ничего… Разведчик к нам прибежал!
– А-а! Разведчик? Из дивизии? Где разведчик?
Кузнецов глянул на небо – гигантская карусель «юнкерсов» сомкнулась кольцами над степью – и, перескочив нишу, спрыгнул в ровик, сунул панораму в грудь Чубарикову. Тот схватил ее, заморгав как тушью нарисованными ресницами, и стал заталкивать панораму за пазуху.
– Забыли, Чубариков, про панораму? Где разведчик?
В длинном ровике, насколько можно вжимаясь в стены, сидели, с торопливой ненасытностью куря толстые цигарки, пожилой, с седыми висками, наводчик Евстигнеев и два человека из расчета в извоженных глиной шинелях. Здесь же были не успевшие уйти к лошадям ездовые Рубин и Сергуненков. Оба молчаливо-угрюмые, оба напряженные, смотрели в одном направлении. Там, куда смотрели они, в конце ровика полулежал медово-бледный парень в маскхалате, с откинутым капюшоном, без шапки; в цыганских курчавых волосах забился вперемешку с землей снег, в округленных глазах – боль, узкие скулы стянуты желваками. Левый набухший кровью рукав маскхалата и телогрейки был располосован до плеча финкой, воткнутой в землю возле ног. Парень, перекосив рот, мертвенно-синими, перепачканными в крови пальцами неловко перетягивал бинтом индивидуального пакета предплечье, скрипел зубами:
– Ах, гады, гады!.. Командира дивизии мне!.. Полковника мне!..
– Помогите ему, быстро! – крикнул Кузнецов Чубарикову, голова которого все моталась из стороны в сторону на длинной шее, будто он вытряхивал из ушей попавшую туда воду. – Что стоите? Сделайте перевязку!
– Не дается, – мрачно отозвался ездовой Рубин, плюнул на заскорузлую ладонь, в плевке погасил цигарку, а окурок сунул за отворот шапки. – Разве-ед-чик, вишь ты, сам с усам! Куда там – гонор! Не подступись! Орет на всех, как психовой!.. Разве-ед-чик!..
– Тут гремит все, огонь по степу… света не видать, товарищ лейтенант, – ломким голосом заговорил Сергуненков, с выражением изумления и доказательности возводя на Кузнецова детские голубые глаза, – а он… ну, ровно бешеный какой… идет, качается, кричит что-то… ввалился потом… весь в крови. Командир дивизии ему нужен. Из разведки он…
– Верим все на слово, лопухи! Куда там, «из разведки»! – передразнивая Сергуненкова, выговорил Рубин,
