к переносице мыслей и лёгкой пульсации в правом указательном пальце. Жена с дочкой на море. Тёща убирается по дому. Николай лежит и думает о том, что в заблуждениях он жил, а в искушённости существовал. Вечер был светел. Бурчала хмурая тёща».
Дальше шёл рваный и бессвязный диалог Николая с тёщей. Николай раздражался, и вскоре пульсация распространялась по всему телу. А он хотел оставаться ироничным и холодным…
Завершался рассказ так:
«Николай взглянул на часы. Разделся догола. Взял на кухне нож. Вошёл в комнату к тёще. Застыл у изголовья. Мгновение колебался, глядя на спящую. Взмахнул рукой, державшей нож… За окном бледнолицая луна пряталась за кроны деревьев».
Простенький такой, коротенький рассказ. Ничего шедеврального. Второй оказался ещё короче. Назывался он «Одноклассники».
Некий Николай явился к однокласснику Мише, чтобы возвратить долг. Миша неудержимо хвастался своим положением и богатством. Подшучивал над Колей. Стал раздражать. Финал обескураживал.
«…Коля выпрямился и сильно ударил Мишу головой в лицо. Тот упал и потерял сознание. Николай выдернул из розетки шнур удлинителя, обмотал им шею одноклассника и принялся душить Михаила… Вечерело».
Последнее предложение меня улыбнуло.
Третий рассказ назывался «Сосед».
Главный герой заходит к соседу за солью. Казалось бы, совершенно безобидное начало. Но я подозревал – без крови не обойдётся. И точно! Главного героя охватило привычное раздражение.
«На белоснежный кафель с топора стекала кровь… С улицы пахнуло пьянящим запахом сирени».
Последний рассказ под названием «Любовница» я уже не читал. Сразу заглянул в финал. Меня интересовало только одно – каким оружием воспользовался главный герой. Бензопила? Огнемёт? Бластер?
Но я ошибся. Любовница главного героя травилась сама, узнав о том, что её Коля-Николай вернулся к супруге.
В общем, художественный образ, достойный второсортной мыльной оперы.
«Он крепко обнял холодеющее тело любимой и шептал в ничего не слышащее ухо слова запоздалого признания. Труп любимой медленно синел. Близилось утро».
Мной овладел приступ неудержимого смеха.
Танелюку я сказал:
– Это некая сублимация, Костя. Ты выплёскиваешь на бумагу свою агрессию, и в результате тёща, одноклассник, сосед и прочие живы-здоровы, а ты доволен. Литературой это назвать нельзя. Хотя, конечно, есть сногсшибательные фразы. К примеру, «жизнь – это попытка утереть нос собственным родителям».
– В моём случае, – заметил Седой, – это неудачная попытка утереть нос родителям.
– В целом, – солгал я, – не так уж плохо. Но надо работать. Много работать.
Я не мог выложить ему всей правды. После тридцати начинаешь ценить тех немногочисленных людей, которые хоть отчасти претендуют на звание друзей.
Однако мой осторожный ответ не удовлетворил Седого.
– Ты
