которой разум следовал за эмоциями, да и то не поспевал, как я оказался перед дверью её квартиры. Я удивлённо озирался по сторонам и силился вспомнить, как я здесь очутился.
Вероятно, кнопку звонка я нажал где-то за мгновение до того, как вынырнул из омута забытья.
Дверь открыл жгучий брюнет в спортивном костюме.
– Ты что, не понял? – сказал он. – Иди проспись, братан.
Вот тут бы мне извиниться, развернуться и уйти восвояси. Но вместо этого я стал нарываться.
– Твои братаны, – сказал я, с трудом ворочая языком, – в овраге лошадь доедают.
– Последний раз тебя прошу – уходи. По-хорошему.
– Это ты?… Как там тебя? Ворона, да? Позови Родинку.
Он сделал шаг вперёд, аккуратно прикрыв дверь за собой.
– Слушай, – сказал он миролюбиво, – я понимаю, ты сейчас туго соображаешь. Но попробуй меня услышать. Будет лучше, если ты пойдёшь домой.
– Будет лучше, если ты пойдёшь на…
Договорить я не успел. Резкий удар справа опрокинул меня навзничь.
Словно желая оправдать свой поступок, он тихо проговорил:
– Я тебя предупреждал.
Поднявшись на ноги, я сказал:
– Жаль, никто не предупредил твою маму, что надо предохраняться.
– Да заткнись ты, придурок!
Он размахнулся и врезал мне по зубам, на сей раз врезал «прямым». Я снова «элегантно» опустился на пол. Рот наполнился солёной кровью.
Я сплюнул кровавую густую слизь и поднялся. Открыл было рот, чтобы опять сказать какую-нибудь обидную гадость, но снова был сбит с ног очередным ударом.
Словом, нехитрая такая игра: я встаю, он бьёт – я падаю. Каждый вполне добросовестно выполнял свою задачу.
Ворона я не осуждаю. Я вёл себя настолько отвратно, что сейчас одно лишь воспоминание о себе в том состоянии вызывает во мне омерзение.
Итак, я вставал – он бил – я падал. Не знаю, как долго бы это продолжалось, если б я наконец не потерял сознание.
Помню, перед тем как отключиться, я пьяно прохрипел:
– Не запыхался, пидор?
Как он меня не убил за это? Ума не приложу.
На следующий день болела голова и ныла челюсть. Под глазом образовался фиолетовый синяк.
Пил я умеренно. С пьянством пора было закругляться. Хорош.
Снижаем скорость.
Хотелось работать. Но, во-первых, я стараюсь не писать, когда пью. Принципиально. А во-вторых, я пробовал в молодости. Бесполезно. Ничего путного из-под пера не выходило. Поэтому с удовольствием повторяю за Грибоедовым:
«Когда в делах – я от веселий прячусь.
Когда дурачиться – дурачусь.
А смешивать два эти ремесла
Есть тьма искусников – я не из их числа».
Были любители совмещать возлияния с литературой. Чарльз Буковски, например. Для работы ему просто необходимы были печатная машинка и бутылка виски.
