и устремила взгляд наружу, за потемневшее от пыли окно.
Справа от дороги на фоне чумазого полуденного неба торчали вверх щербатые, пожелтевшие, точно обломки зубов, стены – развалины городка. Опрокинутая ванна, пара чудом уцелевших телефонных столбов, кости, обгорелый, выцветший хлам, затерявшийся среди многих миль выжженной дотла земли. Убогое, жалкое зрелище…
Под сводами сырых, заплесневелых подвалов жались друг к дружке, спасаясь от холода, облезлые псы. Солнце больше не грело: плотные тучи пепла преграждали его лучам путь к земной поверхности.
– Взгляни-ка туда, – сказал Фергюссон сидевшему позади.
Через дорогу неловко скакал фальшкролик. Фергюссон сбросил скорость, пропуская зверька. Слепой, увечный кролик прыгнул вперед и с тошнотворным хрустом врезался лбом в обломок бетонной плиты. Оглушенный ударом, зверек рухнул наземь, из последних сил пополз прочь, но не успел отползти и на пару шагов, как один из подвальных псов, выскочив наверх, перегрыз ему горло.
– Фу!
Содрогнувшись от отвращения, Шарлотта поджала под себя длинные стройные ноги и потянулась к ручке обогревателя. Невысокая, хрупкая, в розовом шерстяном свитере и вышитой юбке, выглядела она настоящей красавицей.
– Скорей бы вернуться домой, в поселение. Здесь так… неуютно!
Фергюссон стукнул кончиком пальца по крышке стального ящика, стоявшего рядом с ним на сиденье. Приятная прочность металла вселяла уверенность.
– Если дела у вас и правда настолько плохи, там всему этому будут рады, – заметил он.
– О да, – согласилась Шарлотта, озабоченно наморщив лоб. – Дела у нас – хуже некуда. Не знаю, поможет ли – от него ведь почти никакого толку. Наверное, попробовать стоит, но я, честно говоря, на успех не надеюсь.
– Ничего-ничего, поправим мы ваши дела, – непринужденно заверил ее Фергюссон.
Девушку следовало успокоить во что бы то ни стало. Паника подобного сорта запросто может стать – и не раз становилась – неуправляемой.
– Только время, конечно, потребуется, – добавил он, искоса взглянув на Шарлотту. – Надо было раньше нам сообщить.
– Мы думали, он попросту обленился, а он… – В голубых глазах девушки вспыхнул огонек страха. – Аллен, он вправду угасает. От него больше ничего путного не добьешься. Лежит грудой слизи, будто… будто заболел или помер.
– Старенький он уже, – мягко заметил Фергюссон. – Если не ошибаюсь, вашему бильтонгу лет сто пятьдесят, если не больше.
– Но ведь они живут чуть не по полтысячи лет!
– Понимаешь, это занятие здорово подтачивает их силы, – пояснил попутчик с заднего сиденья и, облизнув пересохшие губы, крепко сцепив грязные растрескавшиеся пальцы, склонился вперед. – Ты забываешь, что для них такая жизнь неестественна. Дома, на Проксиме, все они трудились заодно, а тут разделились, обособились друг от друга… да и сила тяжести у нас куда выше.
Шарлотта
