изо рта вместе с дымом и наполняли комнату, как и мой стыд. А мне ничего не оставалось, кроме того как смириться, подобно тлеющему табаку в его сигарете. Сгорать и превращаться в дым.
Возможно, я ошибалась, и кухня предназначена не для еды, готовки или письма. Кухня нужна для посиделок с друзьями, для уюта и разговоров, а если хочется, то и для танцев под музыку ушедших лет – нынешних лет. Кухня нужна для трусости и неловкости. Для людей, которые бьют тебя под дых и вытаскивают из зоны комфорта. Этих людей мы называем друзьями.
Высота 6 метров
Когда стихает веселье для всех, для писателя оно только начинается. Было около шести утра, гости уснули, а я осталась наедине со своими демонами, бардаком на кухне, липким столом от пролитого вина, коробками книг в коридоре и фотографией Джека, наблюдающим за мной со стороны.
– Что скажешь? Сплошной декаданс, правда? Всё давно изжило себя и медленно умирает. – Я обратилась к чёрно-белой фотографии, мужчина на ней был расслаблен, словно пребывал в неистовом наслаждении. – Неужели это те чувства, о которых ты писал в своих книгах? Омерзительные и гадкие. Ради чего это всё? Ради поиска смысла? Бред! – последнее выкрикнула. – Полная бессмыслица! – Я закурила сигарету и продолжила свой монолог, бесцельно расхаживая по комнате: – Я никогда, никогда не приближусь к твоему мастерству даже близко. Одно ничтожное предложение мне не удаётся настолько полным смысла, безрассудства и гармонии, как получается у тебя. Я никогда не позна́ю твою душу, тот смысл, который ты несёшь в каждом своём слове. Я никогда не стану тобой, а самое страшное, что, вероятно, никогда стану настоящей собой, которая принесёт в литературный мир что-то новое, свежее, живое. Мои книги останутся лежать в коридоре, а Лип вскоре устанет подбадривать меня. Всё это какая-то бессмыслица, – повторила я, – бестолковщина! Где моя точка опоры? Почему я не чувствую её под ногами? Я сорвалась, но… но… но-о!
Мои чувства вырвались из меня, взлетели в небо и начали рассекать его с невероятной, немыслимой скоростью. Подобно гигантской механической «птице», они принялись рвать графитовое полотно на части, закручивая на нём мёртвые петли, затягивая их вокруг моей шеи.
– Эмоции! Вот, что однажды погубит меня, – продолжила я. – Но я постараюсь выбраться из замкнутого круга, постараюсь излечиться от этой писательской лихорадки… когда-нибудь. Когда-нибудь, а пока я только проклинаю всё и всех. И не могу остановиться. Пишу и продолжаю писать, а потом бросаю своё творение в коридоре. Я совсем его не берегу.
– Он тебе не ответит, – сонным голосом с насмешкой сказал Никита.
– Я думала, ты спишь.
– А я спал, пока меня не разбудили твои громкие монологи. Если не рассчитывала, чтобы тебя услышали, могла быть и потише.
Он был прав: я не желала быть услышанной, но я хотела получить ответ.
– Знаешь, у меня есть знакомый,
