перегородку и вышел ко мне на веранду. По телу сразу пробежали мурашки.
– Как же холодно. – Он бросил мне в руки плед и прошёл к перилам, облокотившись на них.
Выглядел он помято: на лице выступила щетина, волосы хаотично взлетали вверх с дуновением ветра. Его голова явно раскалывалась: он морщил лоб и нос, словно мир вокруг резко стал слишком громким. Но приподнятые уголки его губ говорили мне, что Лип был доволен как кот. Он достал пачку сигарет из заднего кармана брюк, пару раз крутанул её в руках, после чего вынул сигарету и зажал её между губ. Всё это он сопровождал лёгкой ухмылкой, будто прогонял в уме все события прошлой ночи и каждый раз хмыкал про себя: ну и вечерок, ну и ночка.
– Давай уйдём сейчас? – предложил он.
– Сейчас?
– Да, свалим, пока они не проснулись. Может, позавтракаем пивом с донером10? А после как раз откроется выставка.
– Хорошо. Через пять минут. Светает, – сказала я и посмотрела сначала на небо, а после на отражение спящего Исаака в окне, и, сама от себя не ожидая, хмыкнула: – Действительно, ну и вечерок.
Внутри всё сжалось. Лип заметил это, сел рядом и укрыл нас пледом. Он закинул руку мне на плечо, и я вдруг осознала: мне почти одинаково хорошо как с Исааком, так и с Никитой. Но если при виде первого у меня волнуется всё ниже живота, то при виде Липа у меня трепещет душа и сердце. Мужчина, который сейчас обнимал меня, – не парень на одну ночь и даже не друг на лето.
Время шло. Тучи над домом рассеивались. А мы всё сидели на веранде и всматривались в блестящие капли, которые подсвечивало восходящее солнце. Ветер медленно высушивал поверхность, и каждая из капель была прекрасна по отдельности. Каждая из них вдруг стала самой красивой жемчужиной на свете, перед тем как навсегда исчезнуть с лица земли.
Пиво и донер пришлись нам по вкусу, как и побег от ночных любовников. Я оставила позади свой грех, оставила стыд. С трудом и не навсегда, но распрощалась с ними. Оставила позади парня с именем Исаак, его чёрные кучерявые волосы, тонкие губы и атлетичное тело. Оставила его незнакомцем, и лишь изредка о нём вспоминала, как и о своей утраченной чести и о навязанной обществом морали.
Свои падения мы помним очень долго, но о них даже забавно помнить, если ты падал в приятной компании. Особенно хорошо, если тебя мотало от одного произведения искусства к другому, сквозь пространство и время, сохраняя в себе всё тот же трепет, что и в самом начале. Я думала об этом, смотря на соблазнительную архитектуру линий на картине Георгия Курасова. На разноцветный калейдоскоп из страданий, любви и страсти. И я верила, что не пропала. Я наблюдала за прекрасным дуэтом в чувственном танце. В них было что-то природное, животное, но не дикое. Они не были львом и львицей, как и не были охотником и добычей. Больше эти двое походили на жука и бабочку. Воздух для них был слишком лёгок, а земля слишком тяжела и губительна. Можно сколько угодно гадать над
