снова открываю, не глядя в глазок.
Не Роузбад. Калеб. Я настороженно его оглядываю.
– Так, так, так, – говорю я. – Смотрите-ка, что принесла на хвосте чья-то рыжая подружка.
Он виновато улыбается и проводит рукой по волосам.
– Извини, Оливия. Похоже, она переживает сильнее, чем я думал.
– Слушай, я правда не хочу ввязываться в твои проблемы с девушкой…
Видимо, я задеваю больную мозоль, потому что он моргает, как будто в глаз ему влетел жук.
– Понимаю, – говорит он. – Она хочет, чтобы я нашел друзей. Это просто стало для нее неожиданностью.
– Она не хочет, чтобы у тебя были такие друзья, как я, Калеб, и если она сказала тебе, что не против, то явно солгала.
– Такие друзья, как ты? – Он улыбается. – Ты намекаешь, что ты привлекательная?
Я закатываю глаза. Это к делу не относится.
– Ладно, ладно, – говорит он, поднимая руки, – но я хочу быть твоим другом, и мне неважно, что думают по этому поводу остальные. Это считается?
Я заставляю его подождать. Притворяюсь, что раздумываю над ответом. Прикусываю губу и хмурюсь. Затем отхожу в сторону и пропускаю его в дом. Он выглядит чертовски самодовольным.
Мы решаем, что хотим торт. Я достаю миски для теста и ингредиенты, а Калеб складывает для нас поварские шапки из бумажных полотенец. Вот странно: еще несколько недель назад я думала, что больше никогда его не увижу, а теперь он у меня на кухне. Мы много смеемся, но, когда масло для сковородки готово, Калеб вдруг решает испортить настроение:
– Леа делает лучший «Красный бархат» в мире.
Я испепеляю его взглядом, потому что совершенно не хочу сейчас говорить о его богатенькой девушке. И я никогда не пробовала «Красный бархат».
А он все не затыкается. Тогда я беру горсть масла и бросаю ему в лицо. Промахиваюсь, конечно, и оно приземляется на стену за его головой. Калеб оборачивается, чтобы посмотреть на пятно.
– Знаешь, – говорит он на удивление спокойно, – тебе и правда надо поработать над меткостью.
И прежде чем я успеваю понять, что происходит, он переворачивает вверх дном целую миску над моей головой.
Теперь с меня капает на пол коричневое масло, и я смеюсь так сильно, что едва могу стоять. Я тянусь к стойке, чтобы ухватиться за нее, но тут же поскальзываюсь. Калеб протягивает мне руку, однако вместо того, чтобы принять помощь, я пытаюсь размазать по нему масло. Я пачкаю маслом его лицо. Он вскрикивает – и через несколько секунд моя кухня превращается в зону боевых действий. Мы бросаемся яйцами, мукой и маслом, а когда они заканчиваются, то начинаем бросаться шоколадными крошками, зачерпывая сразу горсть. В какой-то момент я прыгаю на него, и мы оба падаем на пол. Мы оба смеемся: слезы текут у меня из глаз, обведенных маслом. Я наклоняюсь над ним, пока он лежит на спине. На носу у него яйцо, а обе брови испачканы в муке. Даже не представляю, как выгляжу сама. Внезапно наш смех замолкает: мы вдруг осознаем всю неловкость
