ведь сбежала, – призналась мать.
Не думала, что Манька этот секрет уже рассекретила.
– Смотри – одна к Сондрику не ходи! – предупредила Лена.
– Можэ, и упросымо знову куспром открыть, – заключила Манька на своём тарабарском языке. – Хорошо бы! Тилько ты заходь у правление упысля нас. Надо, шоб Сондрик був одын.
Издали раздался зычный голос Сондрика, и женщины, оставив за углом мать, вошли в правление со всеми. Двор опустел и затих.
День был промозглый, ветреный. Мама продрогла. Осторожно вышла из-за угла и робко открыла дверь длинного коридора. За столом сидел дед Левченко, что, вместо нашего отца, работал счетоводом-бухгалтером. Пригляделся – узнал не сразу.
– Элла, ты что ли? Откуда взялась? – оживилось и просветлело его доброе лицо.
– Здравствуйте, дедушка, – улыбнулась она, – я это, я! Ночью приехала.
А сама прислушивалась к разговору женщин в большом кабинете с настежь открытой дверью. Обрадовалась, заслышав знакомый гудящий голос:
– 3 этимы конямы, Илья Кузьмыч, мы много ны наскырдуемо. Дай нам добрых конэй!
Мать прошла, умышленно заглянула в дверь и нарочито громко поздоровалась:
– Здравствуйте, Илья Кузьмич, только что из трудармии, отметиться пришла.
С возгласом: «Да это ж Элла!» женщины выскочили из двери и повисли на ней. Сцена получилась очень правдоподобной. Важно из кабинета вышел Сондрик, из-за стойки – дед Левченко. Пустое правление наполнялось голосами.
– Виткиля узялась, портныха ты наша? – басила Манька.
– Какая ты красивая! – тоненько, по-девичьи говорила не бывшая замужем 35-летняя горбатая Дуня.
– Здравствуй, соседка, – приветствовала маму оказавшаяся здесь же бабка Василиха. – Давно не виделись… Насовсем, что ли?
– Не знаю. Как получится.
– Ой, хорошо бы, Илья Кузьмич, опять куспром открыть! Пообносились все. Моему Николашке полушубок бы сшить, да некому. На работу мальчонке выйти не в чем, а парню тринадцать! Мёрзнет, загубит себя. Кому нужен будет? – верещала Лена, которую мать особенно любила и с которой была особенно дружна.
– Тю, да куспром усим нужон! – басом вторила говорливая Манька. – Скоро два года, як двэри на амбарном замке. А Ваша, Илья Кузьмыч, Варвара тож зовсим ныдавно горювала: «Эллу узялы, так платье никому сшить; у центр ни в чём зъиздыть». Када фотограф прыижжав, дак Варвара на Галю, старшэньку вашу, свое платье надила.
– Цыц, тараторки! – прервал атаку Сондрик. – СлОва ны дадуть сказать! Хто говорыть, шо з куспромом плохо?! Ты як – назовсим?
– Да я… сбежала! – выпалила она, ободрённая женщинами.
– Ну и хорошо, что сбежала! Давно бы! – улыбаясь, вякнула горбатая Дуня.
– Да понимаешь ли ты, дура, шо говорышь? Да понимаешь ли ты, уродина, шо значить «сбежала» в наше врэмя? За это расстрел! Война идэ! А ты «хо-ро-шо!» – грозно
