подобрал. В реальности кровью заработанные копейки. Сметана, всяческая еда – это на входе, а на выходе говно и посредине эта драгоценная жизнь. Оказалось, бедность подталкивает на гнусные поступки, до них я бы не опустился, будучи богатым.
Кошка лизала пальцы теплым язычком.
Слышно, как внезапно прорвалась вода в унитазе, заклокотал гнусный микроводопад. Гадость сама по себе, наконец, ушла, рухнула в свою бездну. Мелкая удача.
Похлебал немного бульону из-под пельменей прямо из кастрюли, стоя у плиты, потом неподвижно сидел на диване прямо перед выключенным телевизором. Вроде бы заснул.
Очнулся из-за звонка телефона. За раскрытым окном стало совсем темно. Настойчиво звенел все еще живущий телефон, за который не платили полгода. Может, в АТС как-то забыли про него?
– Эдика позови! – Сразу же раздалось в трубке.
– Нету его. В магазин пошел, – раздраженно сказал Алик.
– Зачем в магазин? – Еще более недовольный голос непонятно кого.
– За водкой. Зачем еще в магазин ходят?
– Эдик же не пьет!
– Не знаю, сейчас пил хорошо, – ответил Алик.
– А ты кто такой?!
– Да так, в магазине познакомились…
Послышались продолжительные матерные проклятия и угрозы.
– Я сейчас приду! Приду! – Грозился кто-то.
– Давай приходи, – назидательно произнес Алик. – Только не пустой! Неси водки или денег.
Опять мат.
– Если пустой придешь, – тоже пригрозил Алик, – Мы тебя с лестницы в подъезде спустим. У меня жена, Фаинка, сто десять килограмм весит… Нет, говорит, что сто двадцать. Вдвоем спустим, вот так!..
Перебив новые матерные угрозы придти и расправиться, добавил:
– Приходи, только пустой не приходи, – Положил трубку.
Встал, приободренный внезапным скандалом с каким-то другом какого-то Эдика. За окном в темноте опять слышались удары ковровых выбивалок.
Алик, уперевшись в подоконник, высунулся наружу:
– Эй, Семечкин, не иссякают ковры у тебя? Пардон, не спросил твоего имени.
– Нет у меня имени, – донеслось из темноты. – Семечкин и все.
Алик помолчал, потом сказал:
– Меня сейчас тоже только Алик зовут, неожиданно короткое имя стало. А раньше Алексей Алексеевич звали. Ты теперь где, в нашем доме живешь?
– Вообще нигде, – раздалось из тьмы. Выбивалок не стало слышно, и Алик как-то догадался, что Семечкин опять грызет семечки. – До вчерашнего дня я проживал в психдиспансере, но тот стал переезжать в другое помещение, про меня вспомнили и решили выписать.
– Я так и понял, – произнес Алик. – Значит, списали на берег. Видел, что ты даже не полностью переоделся в партикулярное платье. Распашонка диспансеровская осталась.
– Долго жил в диспансере. Тридцать семь лет, – продолжал Семечкин.
