кожаные подтяжки для штанов. В кино такие видел!
И Алик включился в общий хор. Произнес:
– Семечкин, а сможешь превратить его в соленый огурец? – Показал на кактус в горшке, стоящий на подоконнике.
– Передам твою просьбу моим землякам. Огурец из кактуса – они, пожалуй, смогут сделать, – задумчиво сказал Семечкин с абсолютной серьезностью психа. – Но соленый – это сложновато. Вряд ли. Лучше сам соли.
– А я делю всех людей на красивых и некрасивых, – заговорила буфетчица. До сего мига она никогда в беседы пьяных не вступала.
– Понятно, значит, желаешь окончательной красоткой стать, – ухмыляясь, произнес пахнущий чесноком.
– И чтоб кругом все стало красиво, даже чтоб на работу среди цветов идти, среди роз каких-нибудь, – добавила буфетчица. – После этого не скучно в этом подвале стоять.
– А я бы хотел опять стать молодым. Молодым и тонкошеим, – произнес Алик. – Все думаю, много я всякого позорного в жизни совершил, и хочется, чтоб все, кто это видел и помнит, постепенно вымерли. А я один остался, беспорочный. Начну жить снова, на этот раз безупречно.
«И кому я это рассказываю? – Подумал он. – Вольноотпущенному психу и пивным дурачкам».
– Это легко исполнить, – серьезно кивнул Семечкин. – Подобные желания я здесь на Земле часто исполнял. Все молодости просят, почти у каждого это первое желание. Лет ста тебе хватит?
– Сойдет, – небрежно махнул рукой Алик.
– Совсем чайники протекают у чуваков, – громко проворчал кто-то.
– Сегодня пиво молодильное – все помолодеем, – сказал кто-то и сам загоготал над своей нехитрой шуткой.
Наконец, стало поздно, всех из «Дупла» выгнали.
Оказалось, снаружи совсем темно.
– Вот выздоровел от сумасшествия, откинулся из диспансера, – говорил Семечкин, – и смотрю, как кругом все изменилось. И не изменилось одновременно, люди такие же, хотят того же.
– Вот в «Дупле» все про свои желания говорили, а я, знаешь, чего в жизни хочу больше всего, – Алик продолжил свой разговор. – Хотел бы, чтоб передо мной возникал внезапный припадок стыда у каждого мошенника, чтоб ни один гад меня обмануть не смог. Такой необыкновенный дикий стыд, чтоб каждый, кто меня кинуть вздумал, корчился от мук, как от эпилепсии.
– Это невозможно, – произнес Семечкин. – В головы к вам, местным аборигенам, мы лазить не умеем. Не волшебники мы.
Разговор стал окончательно нелепым.
– Ну ладно, – сказал Алик и протянул в темноте руку. – Ты заходи ко мне. Дверь у меня не закрыта, можно сказать, приперта рогатиной.
Глава 4 Потому что у нас каждый молод сейчас!
Просыпаясь, он понимал, что рано, но спать не хотелось. Неясно почему Алик этим ранним утром ощущал необычную бодрость. Хорошее настроение, почти радость, непонятно от чего.
Слышно, как в кухне по столу
