глаза полыхают. Мамины глаза мне часто напоминают глаза Марики – такие же светлые и такие же холодные. Хорошо, что у меня глаза папины, теплые. Да и вообще я больше похожа на папу, чем на маму, и маму это тоже страшно бесит. Всегда бесило.
– Маргарита, я тебя спрашиваю! Это еще кто?
Когда мама злится, она никогда не называет меня иначе как Маргаритой. Сейчас она злится, но и меня крайне легко завести. Терпеть не могу ее высокомерие и грубость!
– Это еще мой друг, – холодно говорю я. – Могла бы быть и повежливее!
Стас решает вмешаться.
– Меня зовут Стас, – спокойно говорит он. – Добрый день.
– Тебе не нужны такие друзья! – мамино холеное лицо идет пятнами. На Стаса она не обращает никакого внимания. Хоть бы поздоровалась ради приличия, что ли…
– Я сама решу, кто мне нужен, а кто нет, – отрезаю я и чувствую, что в груди поднимается волна гнева. Стараюсь дышать спокойно – вовсе не нужно, чтобы Стас увидел, как я могу истерить и орать. Увы, но с мамой часто по-другому не получается…
– Да у него же на лбу написано, что он просто трахнуть тебя хочет! – не успокаивается мама. Стас высоко поднимает брови. Мама вдруг недобро щурится:
– Или уже успел?
Я считаю про себя до пяти, выдыхаю и только потом говорю, медленно и четко:
– Знаешь, пожалуй, лучше я прямо сейчас уеду к Сашке или пойду к Таське, чем слушать все то дерьмо, которое из тебя льется. Мне надоело, что ты так ведешь себя. Сиди весь вечер сама с собой и порти сама себе нервы, а меня избавь от своих истерик.
Черт, вышло грубо, сама знаю. Но мое терпение на пределе.
Я поворачиваюсь к Стасу и уже открываю рот, чтобы попросить его докинуть меня до Сашки, как вдруг мама совсем другим тоном произносит:
– Нет, Рита, не уезжай.
О, я уже Рита. Смотрю на нее – она явно пересиливает себя.
– Не уезжай, – повторяет мать. – Извини, я погорячилась.
Извиняться так-то надо не передо мной, а перед Стасом, но я молчу. Во-первых, она все равно этого не сделает, а только снова закипит, а во-вторых, мне неловко перед Стасом, что он стал свидетелем нашей очередной семейной сцены. И случайным виновником, собственно.
– Давай дома поговорим?
– Хорошо, – говорю я, не глядя на нее. Я знаю, что значит «дома поговорим». Я знаю, какой это будет разговор. – Иди. Я сейчас приду.
Я жду, что она начнет возражать, но неожиданно мать уходит, не сказав больше ни слова, лишь смерив на прощание Стаса недобрым взглядом. В молчании мы провожаем ее глазами до тех пор, пока дверь подъезда не закрывается за ней. Лишь тогда я выдыхаю и отваживаюсь посмотреть на Стаса.
– Стас, прости…
– Даже не думай извиняться, – перебивает меня он и берет мои ладошки в свои. Они у него теплые, несмотря на то что он без перчаток. Я тоже без них, и мои пальцы заледенели.
– Просто…
– Орешек, –
